Через несколько дней С.Ф. Платонов повторно обратился к С.Д. Шереметеву, не оставляя попытки изыскать способ поддержать коллегу по историческому цеху. «В деле В.С. Иконникова словесный путь – единственно возможный», – полагал С.Ф. Платонов, надеясь на то, что граф «решит просить прямо монарха». Сам же он испрашивал разрешения Шереметева рассказать «об обстоятельствах и нуждах Владимира Степановича» председателю Русского исторического общества великому князю Николаю Михайловичу, имея в виду возможность помощи и с этой стороны, но, однако, не слишком рассчитывая, что было бы «поступлено “по-Екатеринински”» [Там же. С. 156–157]. Платонов имел в виду факт покупки императрицей Екатериной II библиотеки знаменитого французского писателя и энциклопедиста Д. Дидро. После продажи библиотека продолжала оставаться в доме своего бывшего владельца вплоть до его смерти, а сам Дидро был назначен библиотекарем и хранителем книжного собрания, получая за это ежемесячное вознаграждение.

Этот план, как и предвидел С.Ф. Платонов, поддержки не нашел. Однако решение В.С. Иконникова сделать свою библиотеку общественным достоянием было твердым и неизменным. В 1918 г. он передал ее в дар Публичной библиотеке Академии наук УССР, в которой это книжное собрание составило отдельный фонд. К тому времени библиотека историка насчитывала 20 тыс. книг и 3 тыс. брошюр [Киреева, 1975. С. 200].

В отношении историков к своим книжным собраниям соображения практического свойства нередко уступали стремлению сохранить их для следующих поколений исследователей. В одном из писем жене А.Е. Пресняков писал: «Если у нас несколько детей будет, я непременно составлю завещание о библиотеке, потому что это наследство духовное, а не материальное. Лучше жертвовать ее целиком на сторону, чем трепать ее как “наследство”» [Александр Евгеньевич Пресняков, 2005. С. 424].

В дар библиотекам и научным учреждениям были переданы личные коллекции многих отечественных историков. Библиотека академика М.В. Тихомирова подарена академическому центру в Новосибирске, книжное собрание историка русского феодализма Н.В. Устюгова также стало общественным достоянием. Научный кабинет Института российской истории РАН, например, пополнился книгами, в свое время принадлежавшими М.С. Волину, М.В. Нечкиной, Ю.А. Полякову и др.

Формирование личных библиотек не могли остановить даже чрезвычайные обстоятельства. В трудной, полной лишений, более чем скудной обстановке начала 1920-х гг. С.Б. Веселовский, первый раз за постреволюционные годы получив единовременно значительную сумму денег (13,5 млн руб. жалованья в Московском университете за апрель 1922 г. и 75 млн руб. из Комиссии по улучшению быта ученых), тут же приобрел «госиздатовских книг по истории революции» на 4 950 000 руб. В списке расходов историка они заняли место наравне с таким жизненно необходимым продуктом, как ржаная мука, пуд которой был куплен за 5 млн руб. [Дневники С.Б. Веселовского, 2000. С. 70–71].

Книжные собрания требовали много места, зачастую заметно тесня другие вещи в комнатах историков. В бытность студентом А.Е.Пресняков сообщал в письме к матери, что нового у него только то, что он «разорился на шкаф». «За 30 руб. купил большой (1 аршин % ширины и 10 вершков глубины!) и очень хороший ореховый шкаф» [Александр Евгеньевич Пресняков, 2005. С. 44], куда намеревался поставить все прибывающие книги.

Через два года он опять рассказывал о своих стараниях уместить накопленные книжные богатства в объемах имевшейся у него мебели. По всей вероятности, емкости «большого орехового шкафа» были исчерпаны и книги, расцененные им как ненужные, заняли комод, вытеснив из него белье в какой-то небольшой шкафчик. «Ох уж эти книги. Я просто подавлен ими» [Там же. С. 144], – повторял А.Е. Пресняков слова, говоренные в таких случаях всеми историками-библиофилами, испытывая, впрочем, как и остальные, скорее гордость и удовлетворение от своей растущей библиотеки.