Молодые служанки, почувствовав себя свободнее без пристального надзора своей хозяйки, стали беспорядочно и стремительно расходовать семейный бюджет. Средства к существованию таяли мгновенно. Требовалось непременно предпринять соответствующие меры, чтобы исправить положение.

Патрик Бронте продолжал усердно трудиться в своем приходе, и работа оказывала целительное воздействие на его внутреннее состояние, что благотворно отразилось и на внешнем облике пастора: лицо его, отличавшееся последнее время крайней бледностью, теперь посвежело и порозовело, глаза, зачастую печально устремленные в пространство, заметно ожили. Прихожане безмолвно, с величайшим благоговением внимали преподобному Патрику Бронте, читавшему сейчас свою обычную проповедь. Взгляд его с нескрываемым интересом бродил вдоль скамей помещения, бегло окидывая ряды посетителей, подавляющее большинство которых были хорошо знакомы пастору, ибо являлись его постоянными прихожанами.

Но вот в одном из потаенных уголков преподобный Патрик Бронте заметил едва различимый при скудном освещении силуэт женской фигуры, что показалось ему весьма странным и подозрительным, так как обыкновенно это место пустовало. Мистер Бронте стал внимательно присматриваться к новой прихожанке. Та усердно молилась, опустив голову, и лица ее не было видно. Когда же она наконец подняла глаза на пастора, тот мгновенно осекся, почувствовав, что язык его точно прилип к гортани. Выдержав некоторую паузу, преподобный Патрик Бронте продолжил проповедь, но теперь он стал говорить как-то очень быстро и машинально, совершенно не вдумываясь в смысл собственных слов.

Церковный колокол мерными, сочными ударами возвестил полдень. Богослужение закончилось; прихожане стали постепенно расходиться. Поспешно собравшись, пастор энергично направился к выходу, где его уже ждала новая посетительница, и остановился прямо напротив нее. Да, он не ошибся в своем изначальном предположении: перед ним действительно была его любезная свояченица, ни больше ни меньше. С минуту оба они стояли неподвижно, в совершенном безмолвии устремив друг на друга оценивающие взгляды. Наконец преподобный Патрик Бронте, несколько справившись со своей неуклюжей неловкостью, тихо, но твердо произнес:

– Мисс Элизабет Брэнуэлл. Не так ли?!

– Разумеется. Вы что же, еще нашли повод сомневаться в этом, мистер Бронте? Неужели я так сильно изменилась? – Элизабет Брэнуэлл с напускным кокетством вправила под огромный старомодный чепец выбившийся наружу светло-каштановый локон.

Патрик Бронте снова внимательно оглядел ее, правда, на этот раз не открыто, в упор, а украдкой. Бледная, щупленькая, уже не молодая женщина, лет за сорок, очень маленького роста. Лицо ее едва ли можно было назвать красивым: сильно запавшие щеки, нездоровый цвет кожи; несколько оживляли его выражение лишь маленькие, глубоко посаженные цепкие, проницательные глаза. Однако, как показалось мистеру Бронте, мисс Брэнуэлл действительно почти не изменилась с того времени, как он видел ее последний раз, хотя с той поры минуло уже около десяти лет. Более того, нечто неуловимое, что просвечивалось в ее облике и манерах в былые годы – некие признаки оригинальности мышления и способности отстоять избранную ею позицию – запечатлелось теперь во всех ее чертах достаточно отчетливо.

Впрочем, Патрику Бронте, разглядевшему вблизи скромную, неприхотливую одежду собеседницы, представлявшуюся с виду обычной, но используемую ею неизменно, в соответствии с ее понятиями об этических нормах общества (на самом же деле стремительно идущими с ними вразрез), живо припомнились своеобразные странности, присущие мисс Брэнуэлл. И он весьма охотно заключил, что подобные причуды вполне в ее духе.