Патрик Бронте, не выдержав явного натиска со стороны непрошенной гостьи, порывисто воскликнул:

– Но я написал в Пензанс около года назад! И не получил в ответ ни слова соболезнования! Брэнуэллы всегда меня недолюбливали; лишь Мария была исключением. Нетерпимость – основное свойство натуры ваших родственников, мисс. Оно яростно бурлит ключом, вскипая у них в крови, и щедро разливается по всему организму, порождая целый букет восхитительных достоинств вашей фамилии: негодование, озлобленность, презрение, ненависть, неизменно передающиеся из поколения в поколение.

– Вы несправедливы, мистер Бронте! Послушать вас, так выходит, что мы все – звери лютые! А между тем давно пора забыть о взаимных обидах и смирить оскорбленные чувства во имя благих целей. Ведь мы с вами теперь как никогда нуждаемся в поддержке друг друга: нас объединяет общее горе, с которым несравненно легче справиться, сплотившись, нежели порознь!

Мистер Бронте не выразил согласия с разумными доводами мисс Брэнуэлл и отнюдь не выказал ей расположения гостеприимного хозяина. И все же, вежливо прервав не особенно приятный ему разговор, преподобный Патрик Бронте пригласил свояченицу последовать за ним в пасторат.

***

Ко времени прибытия мисс Брэнуэлл в Гаворт положение семейства Бронте уже практически стабилизировалось. Дети хозяина пошли на поправку и постепенно возвращались к своему обычному образу жизни. Возобновились регулярные занятия английской грамматикой и правописанием. С какой-то особой неутомимой жадностью и восторженным упоением поглощалась имевшаяся в доме литература. В самые короткие сроки дети восстановили утраченный за время болезни уровень своего образования и с удвоенным рвением усваивали новые знания, так что внутренняя пустота, глубоко обосновавшаяся в их угнетенном сознании в результате вынужденного бездействия, стремительно заполнялась. Их чуткие, стосковавшиеся по новой пище умы получили наконец долгожданную возможность утолить мучивший их голод.

Все это, безусловно, радовало достопочтенного Патрика Бронте, и он вынужден был признать, что судьба вновь благоволит к его семье. Однако со времени смерти миссис Бронте в хозяине произошла довольно резкая перемена, отразившаяся как на его внешнем облике, так и на манерах поведения.

Поначалу мистер Бронте и сам не вполне осознавал своего нового состояния, проявившегося в медлительной вялости движений и ясно просматривавшегося порой в устремленном в бесконечное пространство рассеянном взгляде. Свойственная ему нелюдимость и своеобразная отрешенность от всего земного постепенно заслоняла собой все иные помыслы и устремления. Когда же все эти качества стали очевидными для хозяина, он, разумеется, тщательно старался не обнаруживать их признаков, по крайней мере, внешне; лишь ему одному было известно, каких невероятных усилий стоило скрывать свои истинные чувства под маской невозмутимого спокойствия, ставшей теперь его единственным спасительным средством.

Но мистер Бронте все же не сумел полностью скрыть последствий овладевшей им хандры. Несомненно, он делал все, что мог, чтобы не выдавать их, и было бы несправедливым упрекнуть его в несдержанности, неспособности владеть собой.

Гораздо хуже оказалось другое: пламя отчаяния, стремительно вздымавшееся в самой глубине души хозяина, настойчиво отбрасывало множество мелких искорок, непроизвольно прорывавшихся наружу и распространявшихся вокруг. И его дети, разумеется, остро чувствовали всю горькую тяжесть той атмосферы мрачного ненастья, какая безраздельно владела теперь их скромной обителью. Бодрящая, живительная влага, целительную силу и свежесть которой малюткам в полной мере довелось ощутить в период их выздоровления, была отравлена изрядной примесью жгучего яда того страшного горя, какое постигло все семейство. Безмятежные детские радости маленьких Бронте теперь уступили место тихому печальному раздумью, ставшему основным их союзником.