А с годами начало приходить понимание всей нелепости и глупости моего поступка. Почему я тогда не дождалась Бьорна? Почему не выслушала его? Почему, в конце концов, не попробовала бороться за нашу семью? Почему не сказала ему о том, что я беременна сразу? Почему? Чего я тогда так сильно испугалась? В конце концов, сбежать я могла и после разговора с мужем? А не поступила ли я через-чур эгоистично, лишив девочек отца? Им нужен отец и возможно не стоит ждать, когда дочкам исполниться двенадцать лет?

Урсула говорила, что я была для Бьорна обузой и тянула его вниз. Ну ладно, хорошо. Возможно, и не тянула. Но помощи от меня точно не было. Так может быть, мне стоило измениться? Стоило сопровождать самой мужа на все эти приемы и банкеты? Стоило больше вникать в его жизнь и работу? Нет, я бы никогда не стала такой как Урсула. Плести интриги, строить козни и устраивать заговоры просто не в моем характере. Но вот просто улыбаться и сопровождать мужа на приемы я бы смогла. Так почему не делала?

Да и вот это его предательство, разве оно карается неучастием в жизни дочерей? Имела ли я право вот так мстить бывшему мужу?

А еще я отчаянно трусила. С каждым годом чувство вины росло и перед Бьорном и перед девочками, а вот страх не убывал. Я должна все рассказать Бьорну и девочкам. Только вот реакция бывшего мужа меня откровенно страшила. Я поначалу успокаивала себя тем, что дочери медведям не очень то и нужны, но каждый раз натыкалась на иронично приподнятые брови Карла и фырканье Эффи. Даааа. Глупость несусветная.

А если он их отберет у меня? Еще одна глупость. Бьорн не такой. Да, наверняка новость о том, что я лишила его дочерей на долгий срок, его потрясет, разозлит и он будет просто в ярости, но он не сделает ничего непоправимого. Это же Бьорн. Но все равно было страшно. Трусиха я.

Нет, если бы я была одна – то такие вопросы в моей голове я уверена даже бы и не крутились. Он меня предал, и я такое прощать была не намерена. Но у меня две дочери, и как бы я не старалась дать им все то, что может дать Бьорн я не могла. Я должна думать о них в первую очередь, а потом уж о гордости, самооценке, предательстве любви и его измене.

Да, пока мы справлялись. У девочек было все, что им необходимо. У нас была крепкая семья, и я давала им материнскую заботу, ласку и любовь. У них был умный старший дядя и заботливый дед. Им пока этого вполне хватало. И вмешательство Бьорна в нашу жизнь не требовалось.

Но девочки взрослеют…

Вот почему все эти мысли мне не пришли в голову, когда я только родила девочек? А еще лучше, когда я узнала о том, что беременна?

А еще лучше, когда сбегала из столицы. Но только вот нет возможности повернуть время вспять. И нельзя двадцатилетней девчонке передать жизненный опыт и здравый смысл меня теперешней.

Я вздыхала… и ничего не делала.

Когда девочкам исполнилось четыре года, они с очередной прогулки приволокли с улицы грязный комок шерсти.

- Мам. Это собака – довольно сообщили мне.

- Карл? – Подняла я глаза на ответственного за это безобразие.

Это же он с ними пошел гулять и притащил с прогулки вот это. Но тот меланхолично пожал плечами, не удостоив меня ответом.

- Мама. Это взрослая, большая собака! – Анника.

- Она умная! - Лотти.

- И она будет жить с нами! – а это уже хором.

Выяснилось что это умная, взрослая собака вовсе не «она», а «он». Да еще и к тому же щенок. Когда это чудо отмыли, то появилась на свет умильная мордочка со свисающими ушами. И эта мордочка принялась расти. И росла она совсем не как собака, а скорее как медведь. Быстро и сильно.