Вот и сбылась его давняя мечта – поглядеть эту таинственную речку Жереспею. Только лучше бы все было по-другому, с батькой…

Вот впереди показалось большое селение с тем же названием, что и река, – Каспля. Серые и почернелые дома, будто некие живые существа, облепили склоны холмов по обе стороны реки. В отдалении, на зеленом лугу, пестрело стадо коров и овец под присмотром пастуха на пегой лошадке. Слева на горе стояла деревянная церковь. Золоченый крест на солнце поблескивал. И мужики, отнимая руку от весла, крестились. Крестился, сняв шапку, отороченную мехом, и Василь Настасьич. Осенил себя крестным знамением и мальчик.

Навстречу им плыли сразу две лодки с рыбаками или охотниками. Здоровались, кивая бородами.

Мужики на ладье гребли сильнее, весла рыли касплянскую воду.

И ладья уже шла мимо истобок с плетнями, увешанными тряпками, горшками. На ладью глазели чумазые ребята, бабы. У костерка в одном месте под раскидистой старой ивой сидел белобородый дед, сушил портянки, лапти. И белая его борода была мокрой, липла к груди. Наверно, рыбалка не задалась или еще чего.

На берегу лежали перевернутые вверх дном лодки-долбленки, весла. На кольях сушились мрежи. Видно было, что касплянцы живут рекой.

Да и в самом воздухе царил дух речной, дух тины, да рыбы, да сладкой воли…

Ладья огибала холм с церковью, глубже входя в селение.

Снова горел костер на берегу, и два парня в большом котле варили что-то… По запаху вскоре и ясно стало: уху. Они встали и смотрели на ладью, кивали гребцам.

Дальше у самой воды паслась лошадь с жеребенком.

Ладья обогнула холм с церковью, и тут все увидели, что река-то выходит из озера. Озеро загибалось за сосновую гору справа. Оттуда набегал ветер, шевелил волосы гребцов.

Нечай велел причаливать к левому берегу, если смотреть против течения. Там был удобный заливчик. На воде покачивалась длинная лодка-однодеревка, привязанная к столбу. Еще три лежали на берегу, перевернутые кверху дном. А подальше была видна и новенькая ладья. И возле нее дымилась смолокурня. И мужик с мальчиком смолили ту ладью, ловко орудуя палками, обвернутыми тряпками. Заметив появление ладьи, смолокуры оставили работу, стояли и глазели. Тропинка уходила вверх, к деревянной башенке. Еще дальше стоял большой дом, крытый соломой.

Наконец чернобородый мужик в расстегнутой рубахе на волосатой груди что-то сказал мальчику, тот быстро взбежал по тропинке и вскоре появился снова. Теперь его сопровождал кривоногий мужик с копьецом, в калантыре[89] и высокой войлочной шапке. Возле него крутилась кудлатая собачка. Она то взлаивала на пришельцев, то умолкала и заглядывала в лицо хозяину.

Гребцы скинули сходни, и первым на берег сошел Нечай, за ним двое гребцов, потом Василь Настасьич и остальные. Поздоровались с протозанщиком. Спросили, где тиун Зуй Жирославич. Али уже кто иной? Нет, отвечал протозанщик, откашливаясь. И Нечай с Василем Настасьичем поднимались по тропинке и вместе с протозанщиком шли к большому дому под лай собаки. А мальчишка-смолокур медленно сходил по тропинке, разглядывая гребцов, ладью. Гребцы с хрустом потягивались, взмахивали руками, крутили головами, разминая затекшие шеи, переговаривались.

– Ну, якая у вас тута жисть, в Каспле-то? – спрашивал чернобородый крутоплечий большеносый Милятич.

– Знамо дело, – отвечал мальчик, стараясь придать голосу уверенность.

Милятич усмехался.

– Што знамо-то?

– Да того, – отвечал мальчишка, оглядываясь на мужика у новенькой ладьи.

– Рыбка есть, зверь водится? Жито родится?

Мальчишка кивал.