В этом вся мама. Главное, чтобы все были сыты. Я так подозреваю, что тётя Рита ещё и поэтому забрала её к себе, что мама очень любит готовить, и готовит всегда помногу. Что с тремя сыновьями тёти Риты лишним никогда не будет.

– Нет, мама. Голодом Вальтер не страдал, даже со мной. Я ему кашу варила.

Мама на секунду теряет дар речи.

– Ты. Варила. Кашу? – В маме явно пропадает актриса.

Только к её намёкам, что её дочь останется незамужней, потому что даже яичницу не умеет жарить, и любой мужик со мной быстро протянет ноги, я уже привыкла.

– Да, – отвечаю, игнорируя мамин сарказм. – Её даже Юлька ела.

А если честно, то я ужасно рада, что мама начинает «возвращаться» в себя. Так что, пусть смеётся, называя меня неумехой, сколько угодно. Это намного лучше, чем пустой, бессмысленный взгляд, обращённый в никуда.

– Бедная Юлька! Но ты мне зубы не заговаривай. Я спросила: «Где. Ты. Была?»

И мне пришлось рассказать маме об Алексее и о том, что я, вроде как, устроилась на работу. Слушать молча у мамы не получилось. Она всегда принимала близко к сердцу даже боль совершенно незнакомого человека, а тут сосед.

– Так может не стоило его оставлять одного?

– Мам, я не знаю. Но мне кажется, он не в восторге от моего присутствия. Пусть немного «отдохнёт» от меня.

Почему-то я боялась как раз обратной реакции, что мама будет категорически против, но оказалось всё наоборот.

8. Глава 7

Будильник я завела на семь часов, но вместо него меня будит мама. Посмотрев время на телефоне, я ужасаюсь: пять тридцать!

– Мама, – стону я, падая обратно на подушку.

Видимо она привыкла у тёти Риты вставать с петухами, но я-то тут при чём? Хотя я уверена, что даже петухи в это время спят!

– Вставай! Нечего валяться! Вдруг там Алексею надо что. Я вот тут сала кусочек небольшой привезла, Рита положила. Так ты хоть ему отнеси. И это, Надюш…

– М-м? – я всё ещё пытаюсь урвать несколько минут сна, обнимая подушку.

– Ты не будешь против, если я опять уеду? Так, по-хорошему то, и здесь надо, но я Рите обещала уже… Неудобно будет.

– Не-а, – шепчу сонно, не совсем понимая, что она пообещала, но смекаю, что будить меня тогда будет некому.

– Надя! – звучит очень громко, и я резко поднимаю голову.

– Что? – таращу на маму глаза.

– Вставай! – командует безжалостная родительница.

– Я встала, – заявляю гордо. – Только не проснулась.

– Ты даже не слышала, что я тебе говорила!

– Мам, я всё слышала: ты – в деревню, сало – Алексею. Правда я умница? – На всякий случай проверяю в уме, правильно ли я назвала, а-то мало ли…

– Умница, – подтверждает мама. – Надюш, я вот что вспомнила. Помнишь, когда у папы болела голова, он минуту давил стержнем на подушечку среднего пальца.

– Ну? – Я, конечно, умница, но понять к чему это сейчас, пока не могу.

– Может, стоит сделать это и Алексею?

– Думаешь, у него болит голова?

– Вот чему вас только учат? – вздыхает мама. – Голова тут ни при чём. Точнее, боль. В подушечках пальцев находится очень много нервных окончаний.

– Мам, это я знаю.

Вот теперь я окончательно проснулась.

– Попробуй сделать ему такой массаж на каждом пальце. Хуже точно не будет. Может, и рука «оживёт».

Вот как объяснить маме, что для того, чтобы «ожила» рука нужно, чтобы головной мозг не блокировал эти самые нервные импульсы. Я хоть и не невролог, но на снимках МРТ не смогла увидеть, где могла быть локализация блока, в том числе и на речь. Насколько я помнила из курса анатомии, центр, отвечающий за речь, находится ближе к лобной доле. Возможно, именно в этом месте идёт какое-то сжатие, и именно поэтому Лёша не может говорить. Ведь саму речь он понимает, значит, второй центр не повреждён.