— Вообще-то на столе еще есть еда.

Ставлю в микроволновку паэлью, снимаю крышку с фруктово-орехового салата в хрустальной посудине на столе. Переживаю, что хорошей рыбы не нашлось, хотела пожарить в кляре.

Усаживается. Подаю горячее. Шустро орудует вилкой. Проголодался.

— Ты сама-то тоже поешь.

Накладываю и себе и сажусь, не отрывая глаз от него.

Следующее, что помню — мы руками кормим друг друга креветками и тем, что еще есть самого вкусного в паэлье. А потом — он снова во мне. В последний раз.

Вот это я влюбилась, так влюбилась. Прижимаю свое сердце к его горячему сердцу, обнимаю руками и ногами изо всех сил (он сверху). Соединяюсь с ним в одно целое, двигаюсь вместе с ним. Я вся пылаю. Не отпущу его. Не смогу. И тут же понимаю: если он сейчас кончит, то это — все. Он просто встанет и уйдет.

— Подожди! — прошу и отстраняюсь.

Льнет ко мне:

— Что?

Я еще не готова, чтобы он уходил.

— Давай теперь я!

Он с готовностью укладывается на спину и тянет ко мне руки. Его большие ладони как раз соответствуют размеру моих грудей. Мнет, массирует, сжимает, ощупывает, гладит... Как же это приятно! Хочу, чтоб это продолжалось бесконечно!

Осторожно усаживаюсь сверху и впускаю его в себя. Играю бедрами, точно неспешно еду на лошади. А почему неспешно, когда хочется... Мчись стрелой, мой верный конь! Выгибаюсь назад и перехожу на галоп. Он подо мной дрожит весь и временами стонет от удовольствия. Надеюсь. Глаза сверкают, лицо шальное.

Но нет, так опять все произойдет слишком скоро. Притормаживаю, осторожно ложусь на него, не отпуская член и скольжу вверх-вниз, целуя шею. А он ласкает мне спину; как восхитительно он это делает! Каждая клеточка моей кожи благодарна ему.

Смотрю в его лицо близко-близко. Чтобы крепче врезалось в память. Пусть у его ребенка будут такие же густые брови вразлет, такие же сине-стальные глаза, такой же гордый профиль и высокие скулы. Закусывает губу, словно хочет что-то сказать, но останавливает себя. Неужели уже пора?!

Я сейчас разревусь. Отворачиваюсь от него и снова меняю вводные:

— Давай по-другому.

Сажусь на него задом наперед, еле-еле налезаю, обхватываю и сжимаю мошонку. Он подо мной уже не стонет, а порыкивает от каждого моего движения.

— Тебе хорошо? — прерывающимся голосом спрашивая я, не поворачиваясь и смахивая слезы.

— Да-а!

Но вскоре осторожно садится и обнимает сзади. Чувствую его в себе под невероятным углом и потихоньку слезаю. Незаметно утираю лицо. Поворачиваюсь. Целуемся. ТАК меня никто еще не целовал, никогда. Улетаю.

Замечаю, что лежу, а он вдруг встает. Разве уже все?!

Зачем-то снимает посуду со стола, кидает на него покрывало, гасит свет и раскрывает жалюзи в окне с видом на лес. Темно. Подхожу к нему, прижимаюсь. Скоро глаза привыкают, и передо мной открывается завораживающий вид на сосны, освещенные луной. Я тоже чувствую воодушевление. Что бы я себе не думала, как бы не вздыхала, но сегодняшний прекрасный вечер нельзя завершить абы как.

Игорь молчит; за него говорят его руки. Поднимает меня как пушинку и усаживает на край стола. Поддерживает под спину и помогает мне лечь; гладит, разводя мои колени и приподнимая бедра. Держит за талию и входит в меня. Чувствую себя как бы пронзенной очередью из очень крупнокалиберного пулемета, очень опытным стрелком, скорее снайпером. Восхитительной очередью.

Кричу, не сдерживаясь, так, что луна за моей головой качается. И он рычит, склонясь надо мной. Все.

21. Глава 21

Относит меня на кровать и ложится рядом, прислонясь лицом к моему плечу. Молчит. Темно, и я могу представить, что у двоих близких людей просто отдых после интима, что никому никуда не нужно уходить. Наконец, он приподнимает голову и говорит: