АЛИК
А ты же? (выразительно глянув на Рамиш) Мужчина?
СЫТИН
Я тоже работаю!
АЛИК
За няню платит она!
РАМИШ
Мальчики! Не ссорьтесь!
АЛИК
Мы, Яна Владимировна, не мальчики. Он – муж моей сестры. Я – брат его жены. И не просто брат! – близнец! Всё, что я вижу и чувствую – транслируется ей телепатически.
Рамиш – кокетливо-задиристо:
РАМИШ
И что же вы видите?
Алик не поддаётся, спокоен.
АЛИК
Что вы очень мало дорожите дружбой прекрасного человека.
РАМИШ
Мы с Олегом именно что друзья!
АЛИК
А я не об Олеге.
Встаёт, берёт свой поднос, демонстративно уходит за столик, где только расположился реаниматолог.
АЛИК
Александр Иваныч, не против?
РЕАНИМАТОЛОГ
Прошу!
Алик садится. Реаниматолог, уловив настроение Алика, понимающе усмехается:
РЕАНИМАТОЛОГ
Сильные эмоциональные и ментальные связи – это так утомительно. Иногда я завидую тем, кому уже всё равно, кто у их постелей, и что происходит…
(ЧЕКАЛИНА, ПАНИН, ЕВГРАФОВ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, СВЯТОГОРСКИЙ, РЫБА, ЕЛЬСКИЙ.)
Чекалина на столе, под наркозом, на ИВЛ. Панин – хирург, Евграфов ассистирует. Операционная сестра за инструментальным столиком. Святогорский – у головы, Рыба исполняет обязанности анестезистки. Ельский сзади и чуть справа от Панина. Панин извлекает из раны первого ребёнка.
ПАНИН
Первый пошёл!
Операционная ловко и быстро накладывает зажим на пуповину, Евграфов перерезает. Панин отдаёт новорождённого Ельскому. Тот относит его на столик. Шум отсоса. Слабый плач новорождённого. Возвращается с чистой пелёнкой. Панин извлекает второго ребёнка.
ПАНИН
И вторая!
Снова зажим. Евграфов ножницами перерезает пуповину – очень уверенно. Все его движения в ране хирургически чёткие. Панин передаёт Ельскому девочку. Тот уходит к столику. Плач – уже дуэт, – новорождённых становится громче.
ПАНИН
Последы отделились. Кюретку!
Операционная сестра передаёт инструмент. Панин работает в ране.
ЕЛЬСКИЙ
Отличная гетерозиготная двойня! Мальчишка чуть маловесней.
Панин, прищуриваясь в рану, прикидывая:
ПАНИН
Парень примерно два триста. Девчонка – два семьсот.
ЕЛЬСКИЙ
Точно. Глаз алмаз.
ПАНИН
Скорее: рука – владыка!
Рыба выдаёт всхлип-вздох.
РЫБА
Так только Зильберман мог…
Святогорский бросает на неё взгляд: неуместно! Работай! Панин кладёт окровавленную кюретку на столик операционной сестры.
ПАНИН
Окситоцин!
Как и положено протоколом, сестра передаёт шприц ассистенту – Евграфову. Он берёт и… в движениях появляется неуверенность. Подносит шприц к телу матки – рука начинает дрожать. Его накрывает маревом…
ФЛЭШБЭК. НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ НАЗАД
(ЗИЛЬБЕРМАН, ЕВГРАФОВ, СВЯТОГОРСКИЙ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, АНЕСТЕЗИСТКА, ЕЛЬСКИЙ, САНИТАРКА.)
Операционная сестра подаёт Зильберману кюретку, он начинает работать в ране, произнося:
ЗИЛЬБЕРМАН
Окситоцин…
Операционная сестра подаёт Евграфову шприц, лежащий у неё на столике. Евграфов быстро и ловко колет содержимое в тело матки. Зильберман, положив окровавленную кюретку на столик операционной сестры:
ЗИЛЬБЕРМАН
На углы…
СЕЙЧАС
(ЧЕКАЛИНА, ПАНИН, ЕВГРАФОВ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, СВЯТОГОРСКИЙ, РЫБА, ЕЛЬСКИЙ.)
ПАНИН
(операционной сестре) На углы. (Евграфову) Эй! Пацан!
Марево рассеивается – Евграфов возвращается в реальность. В руке шприц – ходуном, в опасной близости от тела матки, уже сделав несколько кровоточащих царапин на слизистой. Панин отбирает у него шприц, моментально вкалывает в тело матки, вводит окситоцин, возвращает пустой шприц на столик. Бросает недоумённый взгляд на Евграфова. Операционная уже подала Панину иглодержатель с заправленной нитью. Он начинает шить. Евграфов опоминается. Так же чётко, как прежде, берёт Фарабеф – продолжает ассистировать.