Заключенных выстроили. Пересчитали.

Немецкий офицер, гладко выбритый, розовый, в чистом сером мундире, чертыхнулся и полез в вагон. Но сейчас же выскочил назад, зажимая нос платком.

– Русишие швайн! – выругался он и приказал вынести трупы.

Рыжий ефрейтор с квадратным подбородком подошел к заключенным и ткнул автоматом матроса и Сашку Песовского:

– Шнель!

Костя и Сашка осторожно вынесли трупы. Офицер велел поставить их на ноги и поддерживать. Потом снова пересчитал заключенных и, довольный, хмыкнул – все на месте.

Пришли специально оборудованные для перевозки заключенных машины, с тупыми носами и высокими железными бортами. Вход в эти машины был только через кабину шофера.

Началась посадка. Фашисты, подталкивая прикладами, торопили. Мертвых и тех, кто самостоятельно не мог влезть в машину, офицер приказал вбросить в железный кузов одного из грузовиков.

Бурзенко держал Усмана на руках. Наконец настал и их черед. Но отнести товарища ему не дали. Подошел офицер.

– Это мой брат, – начал объяснять Андрей, – он болен. Разрешите…

Но офицер не стал слушать. Привычным движением он выхватил из-за лакированного голенища гибкий хлыст. Взмах руки – и на лице боксера легла багровая полоса. В ту же секунду к Андрею подскочили два солдата. От них разило винным перегаром. Солдаты грубо вырвали у него Усмана. Смеясь, схватили за руки и ноги умирающего туркмена, раскачали легкое тело и перебросили через борт автомашины.

«Звери!» – хотелось крикнуть Андрею.

Снова послышались команды. Машины заурчали и одна за другой тронулись в путь.

В железном кузове теснота. Заключенные сидят на корточках, плотно прижавшись друг к другу. Куда везут, – никто не знает. Высокие борта не позволяют смотреть по сторонам. Чистое безоблачное небо слепит глаза. Андрей ничего не слышит. И в бессильной злобе кусает губы: «Сволочи! Человек еще жив… Эх, Усман…»

Автомобили, покачиваясь на рессорах, карабкаются в гору. На поворотах или спусках заключенным удается увидеть вершину горы, поросшую ярко-зелеными хвойными деревьями, клочки полей.

Примерно через полчаса машины остановились.

– Пришвартовались, – сказал Костя.

– И это неплохо, – заметил Сашка Песовский. – Может быть, сегодня еще покормят.

– Выходи! Шнель!

Первое, что увидели узники, когда их высадили, был высокий памятник. На цементном пьедестале возвышалась бесформенная глыба горного камня. На камне высечена надпись.

– «Сооружено в 1934 году. Хайль Гитлер!» – вслух прочел Пельцер.

Возле памятника узников согнали в колонну. Трупы сложили отдельно. Андрей попытался взять полумертвого Усмана, но на него обрушился град ударов.

– Назад!

От памятника дорога поднималась вверх, в гору. По обе стороны в зелени садов темнели кирпичные дома с длинными узкими окнами и острыми крышами. Впереди, почти у самой вершины, словно большие коробки, возвышались казармы. Рядом с ними был виден гараж и солдатская кухня. Ее узнали по ароматному запаху. Сашка потянул носом и определил:

– Жаркое. И со свининой. Готов поспорить.

Но охотников заключать пари не нашлось.

Четко отбивая шаг подковами сапог, подошел взвод солдат. Сытые, мордастые. Костя толкнул локтем Андрея: держи ухо востро – эсэсовцы! Многие из них вели на длинных кожаных поводках серых овчарок. Псы рвались к измученным людям, угрожающе рычали.

«С такой сразу не справишься», – подумал Андрей.

Эсэсовцы стали перестраивать пленных, разбивать на отдельные группы. Многие узники не понимали приказаний. На них посыпались удары дубинками.

Подполковник Иван Иванович в группу Андрея не попал.