– Может, и вы с нами водочки для порядочка? Товарищ оперуполномоченный.

– Водочка и слона свалит. А тебе бы бросить старое… Посмотри, как люди хорошо живут. А чем ты хуже других? Подумай. Сам подумай. Ей-богу, нехорошо.

Водка осталась нетронутой. С полунамека Позывай перешел к серьезному разговору. Бандит сидел, небрежно склонив голову, и, казалось, все пропускал мимо ушей. Но Позывай высказывал все, что думал. Он верил и был убежден, что бандит ловит каждое слово, следит за каждым движением.

Позывай был строг и настойчив. Уголовники боялись его, но втайне были довольны, когда попадали к нему на допрос. Они знали его честность, простоту и справедливость. Многие после бесед и отбытия наказания становились на честный путь жизни. Сколько их, бывших воров и преступников, приходилось ему устраивать на работу, давать характеристики и поручительства!

Но с Женькой Паровозом ничего не выходило. Они беседовали несколько раз. «Хочешь работать, поможем устроиться на любой завод, – говорил Александр. – Желаешь учиться, поможем поступить». Однако Паровоз был неисправим. И они встретились последний раз два года назад, на месте преступления. Лицом к лицу. В руках бандита сверкнул нож. Однако приемы борьбы «самбо» оказались сильнее оружия. Обезоруженный, с перекошенным от боли лицом, Паровоз выдохнул:

– Ладно, берите меня…

И вот они снова стоят друг перед другом. Теперь, кажется, роли переменились. Женька Паровоз цинично усмехнулся.

– Ну, что теперь мне с тобой делать?

Позывай не ответил. Промолчал.

Женька повторил вопрос:

– Что молчишь?

Тогда Александр ответил. Ответил вполголоса, тихо, так, чтобы слышал только один он, Паровоз.

– Если ты русский, то сам знаешь, что делать.

Бандит переменился в лице. Эти простые слова, видимо, дошли до его сознания. Он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. К нему угодливо подскочили два молодых уголовника.

– Дайте моему корешку пайку хлеба и баланды! Живо, шкеты!

Гестаповец с нашивками офицера сморщился. Он видел в глазок, как Позываю уступили место на нарах, вручили кусок хлеба, принесли чашку похлебки. Гестаповец считался видным знатоком преступного мира. Он отошел от двери и сплюнул.

– Ну и олухи же сидят в шлиссенбургском гестапо! – сказал он своему помощнику. – Не могут отличить уголовника от политического преступника.

А в камере, угощая Александра своей пайкой хлеба, Паровоз шептал:

– Не бойся, я тебя не продам. Слово! Тут совсем другое… Вот тебе моя лапа!

Александр от души пожал ему руку.

Фашисты использовали уголовников в своих целях, посылали надсмотрщиками в лагеря, направляли в шпионские школы. На рассвете Женьку Паровоза и его компанию увели. Вскоре явились и за Александром. Он думал, что на расстрел. Ведь во всех романах, какие ему пришлось прочесть, казни совершаются на рассвете.

Но он ошибся. Его привели на вокзал и втолкнули в товарный вагон, до отказа набитый людьми.

Александр осмотрелся. На двухэтажных нарах, под нарами и всюду на полу лежали и сидели узники. Эшелон тронулся. Неужели ему придется стоять всю дорогу?

– Эй, друг, топай сюда, – услышал он чей-то голос.

У стены лежал старик. Он потеснился, сел и уступил часть места.

– Садись, друг.

– Спасибо, – ответил Позывай и с наслаждением опустился рядом. Избитое тело ныло.

– Где это тебя, друг? – спросил старик.

– У тещи на блинах, – вздохнул Александр и попытался улыбнуться разбитыми губами.

– Тогда мы с тобой вроде зятьев. Я тоже там побывал. Еле жив остался.

Александр присмотрелся к его лицу. Нет, он не старик. На изможденном, измученном лице, густо заросшем светло-рыжей бородой, молодо светились ясные голубые глаза.