– Хочет столкнуть две беды? – спросил он.

– Это только предположение, – предупредил я. – Возможно, на островах от Древних какой-то гадости больше, чем в других местах? И это опасно для Юга… впрочем, и для Севера, но Юг хотя бы догадывается, что отсюда может выползти…

Он еще раз перекрестился, очень необычный для него жест, я подумал, что я в этом отношении еще пиратистее, перекрестился размашисто и сказал громко:

– Господи, избавь нас от… сам знаешь от чего, тебе виднее. Аминь!

Ордоньес посмотрел с подозрением, что-то не замечал за мной набожности, но смолчал, а с клотика раздался ликующий вопль:

– Других дыр не видно!

– Слава Господу, – сказал Ордоньес с чувством, но креститься не стал, будет слишком, Господь и так все видит и слышит, не глухой. – Знаете, ваша светлость, я напросился с вами на легкую прогулку, но, поверите ли, теперь даже ночью спать ложусь одетым и с мечом в руке!

– Ну это вы уж слишком, – мягко упрекнул я. – Не каждый же день будет попадаться всякое…

– Хорошо бы, – сказал он, – но только статуя скоро зацветет! Там уже почки набухли. И еще… веточки начинают лезть прямо из обшивки. Если такое же и на днище, то это замедлит движение… а потом, не знаю, но корабль может и вовсе рассыпаться…

Сперва это выглядело как облачко, показавшееся из-за горизонта. Облачко на бесконечной голубой глади. Попутный ветер гнал корабль резво, клочок белого тумана на зеленоватой воде моря разрастался, я успел заметить, что он не меняет формы.

Я посмотрел на сияющую синь, солнце уже опускается к грани между небом и землей, одинокое облачко начало розоветь в ожидании заката, море медленно засыпает, ветер почти утих.

– Я буду в каюте, – сказал я Ордоньесу. – Если что, кричите.

– Да уж, – ответил он с сарказмом, – конечно, сразу «караул», а как же.

В каюте я снова развернул карту, кое-что дополнил, память услужливо раскрывает все, что видел, теперь бы понять, что увидел и что из увиденного может во что вылиться.

Что острова не под единым правлением, это уже известно, хотя и непонятно. Мне кажется, обязательно сильный правитель должен попытаться подгрести все под свою руку. И если этого все еще не произошло, то нечто более сильное, чем его воля и армия, сдерживает экспансию…

В дверь послышался стук, я поморщился, крикнул:

– Ну?

Голос мой прозвучал грозно, так что если кто-то сунулся с пустяком, то испугается и уйдет, за дверью в самом деле в нерешительности посопели, затем донесся робкий голос:

– Ваша светлость, команда волнуется…

– Войди, – велел я.

Вошел незнакомый матрос, поклонился непривычно низко, почти как придворный, а не как гордый пират.

– Ваша светлость, – повторил он, – статуя…

– Что, – сказал я, – сошла с носа и гуляет по палубе?

Он испуганно всхрюкнул:

– Гуляет?.. Нет, ваша светлость, еще не… а что, может?

– Ну да, – ответил я, – сколько ей еще стоять там, прикованной… Так что с нею?

– Веточки, – выдохнул он, – уже зацвели…

Холод прокатился по моему телу, но я сказал натужно беспечно:

– А что за цветы?

Он дернулся.

– Цветы?.. Да кто их… белые какие-то…

– Пчелы летят?

– Ваша светлость, – проговорил он в испуге, – какие пчелы тут, среди моря…

– Морские, – ответил я. – Столько плаваешь и не встречал еще? Морских коров видишь каждый день, а пчел… Темнота! Цветы хорошо пахнут?

– Н-н-не знаю, – проблеял он. – Не нюхал. Никто не подходит близко.

Я поднялся, отодвинул стул.

– Пойдем. Я как раз случайно хороший гербист. Это не по гербам, а по всякой и даже разной растительности знаток, умелец и вообще еще тот, понял?

– Да, ваша светлость, ага, хоть и не понял, но вы уж взгляните как бы сами и даже лично…