Лязг металла, приглушенные вскрики, хрип, быстро обрывающиеся стоны, и я с сильно бьющимся сердцем прислонился к стене, внутри все так колотится, что вот-вот разнесет в клочья.

Из той сторожки, что слева от темных ступеней на гору, доносятся веселые голоса, значит, еще ничего не заметили.

Я перебежал, пригибаясь, как петух под дождем, распахнул дверь и прыгнул вовнутрь, еще выставив перед собой длинный узкий клинок. Мелькнуло усатое краснощекое лицо, и тут же изо рта хлынула кровь, второй икнул и завалился навзничь на стол, я отпрыгнул и дико огляделся, прислушался, но сердце колотится так, что слышу только его и свое сиплое дыхание.

На той стороне площади темно и пусто, с улицы вышла группа стражников, прошла по кромке площади и свернула на параллельную. Я выдернул из держака факел и помахал крест-накрест.

Второй раз подавать знак не пришлось, с той стороны через площадь ринулись, как три огромные крысы, мои орлы с огромными тенями впереди себя.

Я отступил, пропуская вовнутрь, а сам присматривал за площадью. Через некоторое время там появился еще отряд, тоже восьмеро, протопали по кромке и скрылись, обогнув квартал.

– Теперь быстро на лестницу, – велел я. – Держитесь левой стороны!

Они послушно выскользнули, лестница врезана глубоко в гору, лунный свет серебрит правую сторону, левая в тени, моим настороженным ушам шаги кажутся чересчур громкими, хотя понимаю, что до верха еще очень далеко.

Ганшилд прошептал:

– И во второй караульной… тоже?

За меня гордо ответил Юрген:

– Мы пришли из жестокого мира, сэр Дэвид.

– Прекрасно, – сказал тихо Ганшилд, в голосе звучало великое уважение. – Двое здесь, двое там… и никто не крикнул?

– Да хотя бы и десятеро, – сказал Юрген гордо. – Для милорда это раз плюнуть и растереть задней ногой.

– Тихо, – прошипел я. – Я пойду посмотрю, что там и как. Меня не догонять, поняли?

Юрген ответил за всех:

– Я прослежу, милорд!

Ступеньки поднимаются круто, представляю с каким трудом затаскивали части катапульт, сколько канатов порвано, сколько убитых и покалеченных за время подъема, но молодцы, такую стратегически важную точку укрепили, полный контроль над проливом, нечто подобное сооружаю и я в Тарасконе, только у меня нет горы, приходится башни строить самим…

Дыхание уже обжигало горло, когда я услышал где-то на уровне звезд голоса, а когда поднялся еще, различил слова, сказанные лениво и уверенно:

– …а кто будет жульничать, того будем бить…

– По наглой рыжей морде, – добавил второй.

– Ну вот, – послышался еще голос, звучал обиженно, – при чем тут именно рыжая? А по конопатой не хочешь?

– Моя конопатая постоянно проигрывает, – возразил голос, – как только с твоей рыжей играть сядет!

– Я просто лучше тебя…

– Во всем?

– Ну, в дурости ты, конечно, победишь…

Послышался шум, затем властный голос:

– Тихо!.. Играем или деремся?

Молчание, потом угрюмый голос:

– Играем… все равно потом подеремся…

Ну, мелькнуло у меня, люди не меняются. К счастью для правителей и к несчастью для церкви, что все еще наивно надеется с этим дерьмом построить Царство Небесное на грешной земле, что какими-то молитвами или еще чем-то и как-то очистится от грязи.

Я потихоньку начал спускаться вниз, оттуда донеслось тяжелое шарканье, но идут хорошо, таятся, я бы и не услышал, если бы не прислушивался.

Подошел неслышно Юрген, присел рядом, дыхание тяжелое, долго не мог выговорить и слова.

Появились Ганшилд и Яков, я сказал шепотом:

– Тихо-тихо, не спешите! Сперва переведите дух. Дальше надо будет все очень быстро. Там две катапульты, я рассмотрел. Но это потом, главное – четыре охранника и двое мастеров по тем штукам. Их надо убить сразу! Без воплей, криков и лязга. Поняли?