Я с невинным видом пожала плечами:

– Мы с охранником уже столько времени знакомы! – И Мэннинг поверил. Симпатичные дядьки вроде него всегда верят.

– У тебя все в порядке?

Вздрогнув, я снова оказываюсь в кафе. Передо мной стоит девушка, лица в полумраке не видно. В руках у нее чашка кофе, на плече – тяжелая кожаная сумка.

– Все нормально? – снова спрашивает она. – Ты плачешь.

Проведя рукой по щекам, обнаруживаю, что они мокрые. Черт. Я думала, что уже отплакалась. Шмыгнув носом, отворачиваюсь.

– Все в порядке. Ничего страшного.

– Это ты из-за хакеров? – спрашивает она, понизив голос. – Они тебе как-то навредили?

От любопытства кошка сдохла!

– Я не такая дура, чтобы оставлять что-то личное на своей олдричской почте.

Она кивает.

– Да уж. И о чем только люди думают? А про доктора, которого убили, слышала? Это совсем рядом, всего несколько кварталов отсюда, – она ежится и озирается. – Убийца может сидеть прямо здесь, сейчас.

– Будем надеяться, что не сидит, – говорю я и делаю глоток кофе.

Девушка опускается на стул напротив меня.

– Вот, – она двигает через стол тарелочку. – Лимонные с черникой, только что испекли.

Аромат лимона и сахарных сконов ласкает ноздри. Подняв глаза, я вижу яркие синие глаза, бледную кожу, темные волосы, убранные под ленту, и розовые губы. Она как две капли похожа на Одри Хепберн, от которой я без ума. Но отвлекаться нельзя. Мне нужен план.

Но я благодарю ее.

– Лимонные с черникой, правда, очень вкусные, реально лучшие. – Я отламываю кусочек и придвигаю сконы обратно к ней. – Я Райна.

– Алексис Барнс. – Она откусывает кусочек, жует. Такие, как она, кажутся красавицами, даже когда едят.

– Как ты узнала, что я из Олдрича? – спрашиваю я между глотками кофе.

– Я и сама туда хожу. Видела тебя в кампусе. – Ее губы изгибаются в смущенной улыбке. – Такую, как ты, забыть трудно.

Крупинка сахара тает на языке. Что-то во взгляде Алексис напоминает, как несколько месяцев назад Альфред Мэннинг смотрел на меня в своем кабинете. Или, если хотите, как в тот самый день на меня смотрел Грег Страссер. Я замечаю в ушах Алексис серьги с бриллиантами размером с ягоду черники. Верблюжье пальто небрежно брошено на спинку стула, похоже, что оно от Тори Берч. На черной кожаной сумке нет фирменного лейбла, но я, кажется, видела такую на сайте Селин. У меня глаз наметанный, по нескольким деталям могу определить, кто чего стоит.

Алексис рассказывает, что изучает искусство. Живет в общежитии «Гудзон» – не в том корпусе, где я, – и собирается вступить в женскую студенческую ассоциацию, «хотя все они там выглядят какими-то овцами».

– Правда? – удивляюсь я. – А мне кажется, они прикольные.

Алексис поводит плечами.

– Ну, если тебе нравится «объединяющий университетский дух» и все такое. Меня это не особо вдохновляет.

В ответ я потчую ее своим обычным враньем: я из пригорода Филадельфии, отец преподает в Пенсильванском университете, мать – художница, мы жили в старом сельском доме, и я ходила в частную альтернативную школу. Повторяю заезженный рассказ о том, как прошлым летом я участвовала в Колумбийском летнем творческом семинаре. Желание стать писателем – не ложь, я уверена, что когда-нибудь напишу книгу. Я уже и сейчас закручиваю такие сюжеты… Так что это будет нетрудно.

Постепенно мне и правда становится лучше, спокойней. Не из-за выпечки, а из-за чудесных розовых щек Алексис и ее огромных глаз. Она придвинулась к столу, наши колени почти соприкасаются. Еще одна вещь, которую я чую за версту, – когда кому-то нравлюсь. Но с девочками у меня еще никогда не было. Интригующая возможность. Может, немного развлечься? Как раз то, что мне сейчас нужно. А когда она закидывает ногу на ногу, я успеваю заметить кроваво-красную подкладку ее ботиночек на высоких каблуках: Кристиан Лубутен.