Произнеся «аминь», все приступили к еде.

– А не надо ли нам, помимо лент, облачиться в темные вуали? – спросила Кларисса, не донеся до рта ложку супа. – Конечно же, Доминику не составит труда принести их от галантерейщика, правда?

Она посмотрела на Кордэ.

– Безусловно, – немедленно согласился тот.

– Ради меня можно не беспокоиться, – мрачным тоном проговорила Трифена. – Я не стану выходить туда, где придется надевать шляпку.

– Шляпка потребуется тебе в саду, если пойдет дождь, – указала ей сестра. – A зная весеннюю английскую погоду, в дожде следует сомневаться не меньше, чем в перспективе собственной смерти или уплаты налогов.

– Ты жива и у тебя нет денег, поэтому ты не платишь налогов! – отрезала миссис Уикхэм.

– Именно, – согласилась Кларисса. – Но под дождь я попадаю регулярно.

Она снова посмотрела на Доминика и добавила:

– Вам известно, что именно необходимо в подобной ситуации?

– Нет, – ответил священник. – Но я подумал, что если мне удастся уговорить миссис Питт пойти со мной, она мне все покажет.

– Прошу вас не утруждать себя подобным образом. – Вита посмотрела на Шарлотту с улыбкой. – Мы не собираемся каким-нибудь образом эксплуатировать вас.

Гостья улыбнулась в ответ:

– Мне будет приятно помочь. Кроме того, меня очень радует возможность переговорить с Домиником, услышать о новостях в его жизни…

– До галантерейщика идти недолго, – сухим тоном проговорила Трифена, наклоняясь над своим супом; свет пролился на ее светлые волосы, превращая их в ореол. – Самое большее полчаса.

– Доминик должен заняться приготовлениями к похоронам Юнити, – пояснила ее мать. – В наших обстоятельствах это выглядит более уместно.

На лице ее появилось усталое выражение, однако больше она ничего добавлять не стала.

– К похоронам! – Трифена резким движением подняла голову. – Как я понимаю, вы имеете в виду церковный обряд, помпезный и напыщенный… Все в трауре изображают горе, которого вовсе не чувствуют. Для этого вам нужны черные ленты и вуали. Все вы – ханжи! Если при жизни вы не ценили ее по достоинству, какой смысл рассаживаться скорбными рядами в церкви, словно вороны на заборе, как будто вы скорбите по ней?!

– Довольно, Трифена! – строгим голосом проговорила Вита. – Твои чувства нам уже известны, и нам незачем слышать их еще раз, тем более за столом.

Миссис Уикхэм перевела взгляд с матери на Рэмси, сидевшего во главе стола.

– Неужели ты думаешь, что твой Бог верит тебе? – потребовала она ответа резким и ломким голосом. – Он должен быть глупцом, чтобы поверить твоим позам. Но я им не верю! Как и всякий, кто тебя знает.

Затем она повернулась лицом к Мэлори:

– Ну почему все вы обращаетесь с Богом как с идиотом? На своем корявом языке вы все извиняетесь, извиняетесь перед Ним, как будто Он не понял вас с первого раза. Вы разговариваете с ним как со старой леди, тугой на ухо и наполовину выжившей из ума.

Кларисса прикусила губу, прикрыла рот салфеткой и принялась кашлять, как будто что-то застряло у нее в горле.

– Трифена, либо придержи язык, либо оставь нас! – резко объявила миссис Парментер. Она даже не посмотрела в сторону мужа, очевидно оставив надежду на то, что он вступится за себя или за свою веру.

– Как делаешь и ты сама, – с вызовом произнесла Кларисса, отняв от губ салфетку.

– Я вообще не говорю с Богом! – развернувшись, разъяренная молодая женщина с гневом посмотрела на сестру. – Это смешно. С тем же успехом можно говорить с кэролловской Алисой или Чеширским Котом.

– Тебе в качестве собеседника больше подойдет Мартовский Заяц или Безумный Шляпник, – предположила ее старшая сестра. – Они в достаточной мере безумны, чтобы слушать то, что ты постоянно твердишь о социальных расходах, свободной любви, артистической свободе и всеобщей вседозволенности поступать как хочется, в надежде на то, что кто-то другой подберет осколки.