Ещё до перерыва, поделившего его доклад на две части, Солодовников осудил спекуляцию драматургов на актуальной тематике. Это вызвало пометы Мейерхольда «Приспособленчество» и «Долой фетишизм» на последней странице тезисов Попова (она же – задняя обложка брошюры).

Возле этих помет в верхнем поле страницы (см. ниже с.84) тогда же сделана запись: «Вопрос о престолонаследии». Её не сочтёшь собственной мыслью Мейерхольда, она цитатна, но в стенограммах нет подобной темы.

Нечто близкое могло прозвучать в перерыве в кулуарах президиума (если не ещё раньше, во время гремевшей овации) как оценка встречи Мейерхольда залом.

С этой пометой можно связать фразы, убористо написанные карандашом в незанятой типографским текстом нижней части той же обложки. Этот набросок появился на заседании в Доме актёра, когда под рукой не было другой бумаги. Возможно, он сделан после перерыва под продолжение доклада Солодовникова, позже его слов о приспособленческой драматургии.

Возник он несомненно 13 июня, в нём идёт речь об аплодисментах, которыми был встречен Мейерхольд при первом появлении – вечером 14 июня Мейерхольд будет писать начало будущей речи и упомянет овации первого и второго дня (см. ниже с.100).

Все аспекты непредвиденно возникшей острейшей ситуации запечатлены в этом коротком карандашном тексте.

Он несомненно вызван воздействием внешней силы, поставившей Мейерхольда перед необходимостью высказаться и диктовавшей ход мысли:

«Мы собрались для того, чтобы двинуть искусство на большие высоты [нрзб.]. Часть съехавшихся делегатов может быть дезориентирована Вашими хлопками по моему адресу.

[Если среди присутствующих даже три процента. – Зачёркнуто.]

Может создаться впечатление, что [спасение. – Зачёркнуто.] этот [новый. – Зачёркнуто.] подъём на новые высоты мыслим только при одном условии, что вот Мейерхольд с его формалистическими выкрутасами [должен стать вождём этого движения. – Зачёркнуто.]

Самокритика.

На сегодня я не лучший.

Реализм».

Факсимильное воспроизведение этого текста см. на с.84.

Изложенная пунктиром логика наброска выстроилась чётко.

В нём содержится принадлежащее Мейерхольду свидетельство того, что он был встречен так, как встречали тогда вождей, – слово «вождь» возникло в предпоследних строках непроизвольно и тотчас было зачёркнуто.

С той же определённостью сам факт появления этого текста фиксировал требование не допустить «дезориентации» и не позволить залу связывать с вчерашним «формалистом» Мейерхольдом надежду на подъём театра. Это требование могло возникнуть только у руководителей президиума.

Слово «самокритика», выделенное отдельной строкой, читается как предложение ответить на приветственную овацию анализом своих ошибок. О них не было речи при подготовке конференции; казалось, что «ошибки» в прошлом; говорить о них Мейерхольд не собирался, никакой «самокритики» он не предполагал.

Фраза «На сегодня я не лучший» похожа на заранее подсказанный вывод из «самокритики», её итог. Слово «Реализм» написано крупно слева от наброска перпендикулярно к нему и дважды подчёркнуто – им обозначена программа, продиктованная искусству. Употреблено оно, разумеется, в зауженном смысле, полученном им в недавние годы и исключавшем ставку на «театральность», о которой накануне конференции уже заговорил представитель комитета по делам искусств.

В подготовительных набросках к выступлению Мейерхольд на следующий день отметит, что недавно изданная повесть А. Н. Толстого «Хлеб» написана «без метафор» (см. ниже с.92). На конференции он скажет о решении «раз навсегда отделаться от ошибок формализма» (см. ниже с.113). Ощущение множественности возможностей театрального искусства всегда жило в Мейерхольде, и можно думать, что вынужденный принять диктуемые условия, он видел возможные пути предстоящей работы, некую вполне осуществимую художественную задачу.