— А где ваша невеста? — спрашиваю, пока мы спускаемся по лестнице.

— Теперь мы на “вы”? — шейх выгибает бровь. — Впрочем, ладно. Она отправилась в гостиницу отдыхать. 

— Понятно.

На улице, прямо под знаком “Остановка и парковка запрещена”, стоит черный внедорожник Кадиллак. Бритоголовый бугай держит дверь открытой. Подает руку, помогая мне забраться в высокий транспорт, потом оббегает машину и открывает дверь для шейха, оттормаживая встречный транспорт взмахом руки. Визг тормозов, сигналы водителей… Сколько раз этого бедного мужчину сбивала машина?

— Трогай, — коротко бросает шейх, и автомобиль мягко трогается. 

Мы молчим. Невольно провожу руками по молочной коже, которая на ощупь мягче шелка. Впереди — молчаливый экран телевизора, перед ним лакированный столик с клавиатурой и пепельницей. Курит, значит?

Начинаю ерзать. Эта обстановка нервирует. Но что сказать?

— Подожди. Доедем и поговорим, — пресекает мои мысли шейх. 

Бросаю на него короткий взгляд. Какой же он все-таки красивый!.. И такой хмурый. Вокруг глаз залегли морщинки, губы сжаты в упрямую линию. Мне почему-то кажется, что улыбка на этих губах редко задерживается. Наверное, у шейхов мало поводов для улыбок.

СТОП! СТОП! СТОП! Мысленно даю себе затрещину. Очнись, Вероника! Этот человек, перед которым ты растеклась сейчас, приехал не просто так. Он хочет все выяснить про сына. Что я ему скажу? Вот, об этом стоит думать, а не о том, что я несколько лет не могла его забыть. Приготовься держать оборону, детка.

Машина останавливается. Бугай сперва открывает дверь шейху, потом уже мне, подает руку. Я поднимаю глаза и на секунду теряю дар речи: мы стоим перед отелем, где все началось. 

Джафар уверенно идет к двери, швейцар распахивает золоченые створки. Я почти бегу за ним, подталкиваемая его аурой. Но почему этот отель? Здесь еще и невеста его будет? Шутка? Игры? 

Позади остается стойка регистрации, у которой мы даже не притормаживаем, недоумевающие взгляды других постояльцев. Молчим в лифте, молчим в коридоре. Постепенно позади остается вереница охранников, кроме одного, который замирает у дверей номера. Того самого номера.

Мы заходим внутрь. Я вдыхаю позабытый аромат, оглядываюсь. Здесь все так же, ничего не изменилось. Вот тот барный стул, все такой же высокий и неудобный. То окно с видом на золотой купол Исаакиевского собора. То зеркало, к которому я была прижата, и та кровать, где…

Откашливаюсь, прочищая горло. Отворачиваюсь от спальни. Джафар тяжело опускается в кресло, и я вижу, что он через силу “держит лицо”. Он болен? Тут же к нему подбегает охранник с бокалом воды.

— Алим, пододвинь даме кресло напротив меня, — командует шейх. Его волю тут же исполняют. Я аккуратно сажусь на краешек, гордо держу спину. Смотрю прямо. Пусть не думает, что обескуражил меня этим местом. В черных глазах Джафара вижу усмешку. — Расскажи о своих делах, Вероника.

— Мои дела в порядке… — на секунду замираю, пытаясь подобрать подходящее обращение, — шейх. Ваши как?

— Отставим формальности! — раздражается мужчина. — Расскажи мне о том, как забеременела после нашей встречи.

— Почему вы… ты думаешь, что это случилось? — На самом деле, с каждым его словом, с каждый его суровым взглядом, я чувствую, как сердце замирает, отказывается биться. Меня окатывает то антарктическим холодом, то жаром пустыни. Пальцы снова начинают подрагивать, в горле встает ком. Воинственный настрой? Какое там! Его бы ауру выдержать и не сжаться в коробочку.

— Потому что я не думаю, Вероника. Я знаю. Как и то, что ты должна была сделать аборт. Даже уговорила крутую клинику сделать об этом запись, соврать. Зря ты только думаешь, что сможешь шантажировать меня.