В полутьме безошибочно двигаюсь к кроватке, которую смогла удачно приобрести на Авито. Ева спит. Такая всегда тихая, как мышка. Врачи одно время говорили, что это от того, что она маловесная. Два килограмма. Сил не хватало даже для того, чтобы возмущаться, когда памперс полный. 

Теперь, спустя время, я понимаю, что это не так. Ничего не поменялось. 

Такой характер. Моя Ева - боец! 

Солнышко терпеливое. Не каждому под силу выкарабкаться из того ада, что мы пережили. Такое не забудешь. Да и шрам от одной бедренной косточки до другой не даст стереть из памяти весь тот ужас, что мне пришлось пережить шесть месяцев назад. 

Притрагиваюсь свободной рукой к нежным, словно пушок чёрным кудряшкам. Кто бы мог подумать, что всего какие-то месяцы и я просто не узнаю себя. Безграничная любовь – вот что меня изменило. Ни к себе, а к другому существу. Я даже не представляла, что это так… так сильно.

 Вот ради чего надо жить и дышать! Малышка так сладко посапывает, что мне ее жалко будить. Милое личико с белоснежной кожей и длинными чёрными ресницами создают такой красивый контраст. В роддоме медсестры говорили, что глубокий сапфировый цвет глаз крохи поменяется на карий, как у меня. 

Я лишь вежливо улыбалась в ответ. С самого начала я была уверена, что когда дочка подрастёт, глазки Евы так и останутся синими, как у ее отца. 
Максим… Конвульсивно сжимаю бутылочку в пальцах. Мы все-таки встретились с Садулаевым. Он ни капли не изменился. Только вот глаза такие холодные, отчужденные… Где-то глубоко в сердце начинает тянуть, кровить. 

С губ слетает тяжёлый вздох. 

Не отболело. 

Не прошло. 

Будто проклятие какое-то. Я, как дура, смотрела в его лицо и погибала от мысли, что все это время он был с другими. Целовал, ласкал их… Жадно вглядывалась в лицо Садулаева. Скользила взглядом по скулам, покрытым черной щетиной, красиво очерченным чувственным губам и волевому подбородку. А потом эта фраза… 
 

Я думала мне уже ничто не способно причинить боль. Ошиблась. 

Больно невыносимо. 

Вспоминаю, как он грубо хватал меня за талию в клубе. Сжимал сильными пальцами нежную кожу, оставляя синяки. А ведь у него не было на пальце кольца. 

Дура! Опять тебя понесло не туда. Прикусываю губу. Сердце делает кульбит и будто замирает в грудной клетке. А вдруг он не женился? А если у них сорвалось с этой Мирьям? 

С силой щипаю себя с силой, словно мазохиста. Прекрати, Макарова! Хватит уже, довольно! Не жалеешь себя, пожалей хотя бы дочь. Нет, я не боюсь, что он узнает о малышке. Я позаботилась об этом. Тогда, в клубе, около четырех часов назад, уверенно глядя ему в глаза, я со всем призрением, на какое только была способна, сказала, что ему не купить меня никогда. 

У меня другой… уже давно есть другой мужчина. Любимый. Желанный.

Каждым словом я будто вбивала гвозди в крышку своего гроба. Никогда не видела, чтобы синие глаза могли так темнеть за считанные мгновения. Впервые я испугалась Максима. 

На секунду мне даже показалось, что он подымет на меня руку - такой яростью полыхнули сапфировые глаза. 
Но это еще не все, что я увидела в отражении глаз Садулаева.

 Было там что-то такое… На одно лишь мгновение я даже подумала… Черт! Максим убрал руки и спрятал их в карманы, будто ему, стало противно притрагиваться ко мне. Даже не попытался остановить, когда бросилась со всех ног из красной комнаты. На мое удивление дверь оказалась не запертой. 

ВСЕ! Хватит! 

Думаю о нем, как помешанная идиотка. С горечью понимаю, что мне никогда не избавиться от этих мыслей. Он всегда будет жить в них. Он - моя первая любовь, мой первый и единственный мужчина, ведь у меня больше так и не было никого.