— Марат, друг. Давай сделаем так: ты сейчас пойдёшь проведаешь своего сына. Всё ли там у мальчика в порядке, а нам со Светланой дашь возможность переговорить. У нас, как видишь, есть нерешённые вопросы с твоей подопечной.

Филатов говорит настойчиво, с напором, словно не просит, а приказывает. Я вижу по лицу Марата Вениаминовича, что он, конечно же, сдастся. Хоть я для него и ценный сотрудник и он всем сердцем любит меня, противостоять такому, как Филатов, невозможно. Он просто этого не позволит.

— Светик, ну я пойду? — косится босс и делает шаг в сторону двери. — Эм, Даниил Сергеевич, ну вы тут Светика не обижайте, — натянуто улыбается Филатову и тут же, отворачиваясь, шепчет мне: — Я, если что, за дверью, в обиду тебя не дам.

И стремительно выходит, оставляя меня с чудовищем наедине.

— Ну вот и слились все твои защитнички, сладкая. — Довольный тем, что вышло по его, Филатов моментально сокращает между нами расстояние, и я не успеваю глазом моргнуть, как оказываюсь в его медвежьих объятиях.

Сердце, и так нестабильно колотившееся в груди, дёргается и вовсе, как сумасшедшее. В виски ударяет дикой пульсацией, и я, сделав судорожный вдох, наконец немного прихожу в себя и бьюсь в руках олигарха, пытаясь вырваться.

— Даже не надейся, сладкая. Я ждал этого момента целых семь лет. Семь долбаных лет. — Он, склонив голову, ловит мой рот…

— Не смей… не смей… — шиплю.

… ударяясь в мои губы жадным, сжигающим нутро поцелуем.

Я ещё активнее трепыхаюсь в руках Филатова, но уже через мгновение, когда он углубляет поцелуй, захватывая моё сознание в плен, ярая борьба, которая так и не приносит никаких результатов, сходит на нет. Тело становится ватным и безвольным. Толкнувшись последний раз, я затихаю.

Меня будто прибивает к олигарху длинными, ржавыми гвоздями воспоминаний. Нутро выворачивает наизнанку, когда здравомыслие, помахав на прощание моему рассудку белым платочком, покидает мою голову. Уступая место поднимающейся в груди панике.

Воздух в легких катастрофически быстро заканчивается, а олигарх продолжает пить меня, по-хозяйски орудуя языком у меня во рту. Ласкает, посасывает податливую плоть, вырывая из груди стоны.

Я вцепляюсь в его талию ногтями, с силой вдавливая их в кожу. Щипая и выкручивая.

Я чувствую, что мне не хватает воздуха. Сердце бешено колотится в груди. Я задыхаюсь. Мне нечем дышать.

Закатываю глаза, чуть ли не лишаясь сознания.

— Всё такая же нежная и желанная, — опаляет дыханием мои истерзанные губы олигарх.

В последнее мгновение позволив моим лёгким наполниться.

— И моя. Ты поняла? Моя, — от его рыка меня сотрясает крупная дрожь, и кожа покрывается холодной испариной.

Распахиваю глаза, взгляд проясняется, и я могу видеть весь тот ад, который плещется на дне чёрных глаз олигарха.

— Боишься? — искривляет губы в ухмылке олигарх.

И только сильнее прижимает меня к своему телу. Не оставляя мне и малой толики надежды на то, что позволит вырваться. Но я не сдаюсь. Отрицательно качаю головой, и тихое, но твердое:

— Нет, — слетает с полыхающих после поцелуя губ.

— А следовало бы, сладкая. Думаешь, я столько лет хранил тебя для себя, чтобы позволить, какому-то чучелу забрать?

У меня от его слов волосы шевелятся на затылке. О чём он говорит? Что значит, хранил для себя?

— Я ничего не понимаю, — хлопая ресницами, сдавленно отвечаю. — Зачем ты здесь? Что тебе от меня нужно? Разве тебе недостаточно того, что уже имеешь? Разве тебе мало семьи, которая у тебя уже есть? Зачем я тебе?

— Ты, моя сладкая. — Его губы вновь касаются моих мимолетным, лёгким поцелуем, от которого в горле мгновенно всё пересыхает в нехорошем предчувствии того, что последует дальше. — Не только ты мне нужна, но и моя дочь. Я приехал, чтобы забрать то, что принадлежит мне.