— Мы не помирились. Я никого не прощала, да Руслан и не просил прощения. Это просто помощь. Милосердие.

— Идиотизм это, Ксень. Самой чистой воды идиотизм, — припечатывает папа. — Ты когда о себе думать начнешь? Вечно один Руслан в голове…

— Это не так! — злюсь я.

— Так. Универ бросила?

— Мы копили на свадьбу, нужно было деньги зарабатывать. И я хорошо зарабатываю, пап! С дипломом учителя русского и литературы я никогда денег таких и не увидела бы!

— Детей почему заводить не стали? Потому что Руслан не захотел!

— Вот сейчас это очень актуальный упрек, да?

— В Москву кто тебя тянул? — продолжает давить родительским авторитетом отец. — Напомнить, сколько вы там протянули, авантюристы? Почему младенец без документов?

Я растерянно моргаю от столь резкой смены темы. Нервно поправляю пеленку, в которую закутан малыш, и отвечаю, не поднимая глаз, боясь пересечься с папой взглядом в зеркале заднего вида:

— Руслан унес документы с собой. Папки перепутал.

— Мозги он свои перепутал. Вместо верхнего мозга давно уже нижним думает.

— Пап, хватит.

— Нет, не хватит. Ты не должна нянчиться с его сыном.

— Это было мое решение.

— Хреновое решение, дочь.

— Мы опять по второму кругу пойдем? — раздраженно вскидываю голову, но отец только усмехается мне в ответ.

Мы едем но вечернему городу, удивительным образом объезжая все возникающие по пути заторы. Отец знает эти улицы наизусть, уже более двадцати лет за рулем, поэтому я не сомневаюсь, что до больницы доедем очень скоро. Тянусь к боковому карману сумки, чтобы достать телефон и вздрагиваю, когда в пальцы ударяет вибрация сообщения.

Руслан снова в сети! Я тут же набираю номер, но вспыхнувшая было радость испаряется с каждым новым длинным гудком. Ветров просто не берет трубку!

— Да твою ж мать! — шиплю сквозь зубы. Отец тут же реагирует:

— Что такое?

Мне не хочется давать папе очередной повод для недовольства ситуацией, но выбора нет.

— Руслан трубку не берет.

— Олень.

Я звоню Ветрову всю оставшуюся дорогу до приемного отделения детской больницы, но все мои усилия тщетны. На сообщения он тоже не отвечает, они попросту остаются непрочитанными. Сашка начинает хныкать, и мне приходится убрать телефон, чтобы освободить руки и успокоить малыша.

Приложив ладонь к маленькому лобику, убеждаюсь, что жар до сих пор есть, но хотя бы не усиливается. Это мало успокаивает меня, но помогает держать себя в руках и не скатываться в панику. Правда, глаза все равно жжет от соленой влаги.

Когда машина занимает свободное место на парковке перед дверями приемного отделения и мотор глохнет, папа оборачивается и сухо бросает:

— Ни слова. Говорить буду я. Как только вами начнут заниматься, поеду искать твоего благоверного.

— И где ты будешь его искать? — спрашиваю, чудом подавив всхлип, потому что горло словно тисками сжимает.

— Это не твоя забота, Ксюша.

В приемном отделении царит суматоха, то и дело слышится детский плач. Мелькают испуганные лица родителей и сосредоточенные — врачей. Отец твердым шагом идет к окошку регистратуры и отрывисто выдает сухие факты:

— Младенец, вчера выписали из роддома. Сильный жар. Скорая сделала укол, но температура поднялась снова.

— Он еще кашляет, — слабо пискнув, испуганно смотрю на папу. Он хмурится, но дублирует эту фразу девушке, которая отвечает за прием новых пациентов.

— Документы.

— Документы сейчас привезет отец.

— Не положено без… — заученно начинает отвечать девушка, но папа хлопает ладонью по стойке и гремит на весь коридор:

— Вы это перепуганным мамочкам рассказывайте. У ребенка сильный жар, требуется врачебная помощь. Документы будут позже.