– Лифт опять не работает, – вместо ответа сказала я.

– Ох, иди быстрее, на улице холодрыга, а в подъезде не лучше, – вздохнула мама, отступая назад, чтобы мы могли пройти.

В квартире пахло пирогами, которые мама, похоже, только вытащила из духовки, и табаком – папа опять курил, хотя обещал бросить. Настю я уложила на старый диван в комнате, где прошло моё детство. Она чуть шевельнулась, зарылась носиком в клетчатый плед и крепче сжала своего зайца. Я поправила ей волосы, задержав руку на её тёплой голове, и вернулась на кухню.

Папа сидел за столом, пил чай и смотрел телевизор, где ведущие с улыбкой говорили о празднике, о новых надеждах и мечтах.

– А ты чего здесь? – он посмотрел на меня поверх очков. – Новый год же. Где Игорь?

Я молча села на табурет. Мама уже ставила передо мной чашку с горячим чаем, усаживалась рядом.

– Ань, что-то случилось? – осторожно спросила она.

Я уставилась в кружку, глядя, как пар поднимается тонкими лентами. Казалось, слова застряли где-то внутри, как кость в горле. Но молчать больше не было сил.

– Я застала его с другой, – наконец выдохнула я.

Папа так резко поставил чашку на стол, что чай плеснул через край. Мама молчала, но её рука легла на мою.

– Он сказал, что я не должна вмешиваться, – продолжила я, чувствуя, как голос предательски дрожит. – Что это ничего не значит, что он дает мне всё, и я должна это терпеть.

– Вот же мерзавец, – пробормотал папа, вставая и начиная ходить по маленькой кухне. Он сцепил руки за спиной, но они всё равно дрожали. – Ну гад…

Мама сжала мою руку крепче, но голос её оставался спокойным:

– Ты правильно сделала, что пришла.

– Мам, а что дальше? – я повернулась к ней, чувствуя, как слёзы снова подступают. – Я одна теперь. С Настей… Что я буду делать?

Папа остановился, повернулся ко мне и сказал так твёрдо, как будто это уже было решено:

– Ты не одна, Ань. Мы с матерью тебя поддержим. И Настю. Всё будет хорошо.

– Да, – добавила мама, накрывая мою руку своей второй ладонью. – Останься у нас. Поживи, пока всё не уляжется. Не торопись никуда. Мы с папой рядом.

Я кивнула. Это был единственный момент за весь вечер, когда я почувствовала, что могу дышать. В этой маленькой кухне, с потёртым линолеумом и запахом пирогов, всё вдруг стало чуть легче.

Мама налила мне ещё чаю, пододвинула тарелку с печеньем. Папа вернулся к своему стулу, но уже не смотрел телевизор. Он просто сидел рядом, молча, но так, что я знала: он всегда меня поддержит и не оставит в беде.

Из комнаты раздался тихий голос Насти:

– Мам… Ты тут?

Я встала, вытерев глаза, и пошла к ней.

– Да, моя хорошая, я тут, – сказала я, подходя к дивану.

Настя сонно посмотрела на меня, улыбнулась и снова обняла своего зайца. Я поправила ей одеяло и тихонько села рядом.

В этот момент я поняла: всё будет хорошо. Не сразу, не завтра, но будет. У меня есть Настя. Есть мама и папа. И этого достаточно, чтобы начать заново

Настюша

Я проснулась, потому что мне в лицо светило солнышко. Сильно так светило, будто говорило: «Настя, вставай!» Я потерла глаза кулачками, потянулась, и тут поняла, что это не моя кровать. Вообще не моя. И комната не моя. Где мои игрушки? Где мой шкафчик? Только заяц со мной. Хорошо хоть он не потерялся.

Я села на кровати – вернее, на диване, потому что это точно диван. Такой колючий, будто его ёжик шьёт. Огляделась. Всё какое-то странное: маленькое, тесное. Зато пахло вкусно. Как будто кто-то печёт что-то сладкое.

– Мам? – позвала я тихонько. Но мама не пришла.

Я встала, завернулась в плед – он такой тёплый, как будто меня медведь обнял, – и пошла искать её. Нашла на кухне. Там сидели мама, бабушка и дедушка. Все пили чай, молчали и смотрели на стол. Как будто ждали, что стол им что-то скажет.