Словно другой человек стал.

Если бы не боязнь за малыша, обязательно ещё раз попыталась бы поговорить.

Вижу, кожей ощущаю – ему плохо. Но те признания, что Марат выдает в последнее время, сводят с ума.

Ночью, когда я расплакалась, муж остановился. Замерев, внимательно смотрел на меня несколько долгих минут – взгляд такой, что наизнанку готова была вывернуться, лишь бы не видел, что творится со мной, а потом молча развернулся и вышел из спальни.

Сердце ноет оттого, как мне обидно за нас.

Всё чаще думаю о том, что недосказанность именно с меня началась.

На улице пасмурно. Не отрывая головы от подушки, смотрю в окно. Моросящий дождь стучит по подоконнику. Мелодия грусти.

Погода и та под стать.

Несколько минут убеждаю себя, что скоро всё изменится. Непременно в лучшую сторону. Мы переедем – я и малыш, и начнем жизнь заново.

После напутственных слов поднимаюсь на ноги и плетусь в ванную. Успеваю только засунуть зубную щетку в рот, как мутить начинает.

Кошмарно. Пробирает до костей, аж ребра скрипят.

С опаской оглядываюсь на поврежденную дверь, переставшую закрываться после вчерашнего.

Перспектива так глупо спалиться перед Маратом не радует. Если зайдет и увидит меня скорчившейся от рвотных позывов, то обязательно догадается. И тогда всё. Учитывая его состояние, и на цепь посадит, если понадобится, лишь бы не сбежала.

Обычно он в это время уже на работу собирается. Как и я.

Мы всё делали вместе.

Перевожу взгляд на большую двойную раковину, установленную вдоль одной из стен.

Мы просыпались в одно и то же время и шли заниматься водными процедурами. К тому моменту, когда я заканчивала наносить макияж, Марат успевал нам кофе сварить, будучи уже полностью собранным.

Сегодня на сборы времени меньше уходит. Желания прихорашиваться нет. Уже спустя пятнадцать минут выхожу из дверей спальни, держа в руках сумку с самым необходимым. Документы, вещи на первое время и деньги. Наличку взяла, опасаясь, что Марат карточки заблокирует, хоть мне и кажется, что для него это низко.

Возвращаться домой после работы желания нет. Он сразу догадается, как только я к ужину не появлюсь.

Направляясь к лестнице, замечаю, что дверь в спальню «доченьки» приоткрыта. Невольно напрягаюсь.

Спальня ближайшая к нашей. Чуть дальше по коридору ещё три, две из которых полностью оборудованы всем необходимым. Они гостевые. Эта же пустует. В ней отделка в светло-розовых тонах, на одной из стен – фреска от пола до потолка. Изображена на ней милая принцесса, сидящая на облачке. Эскиз Марат рисовал сам, а воплощал уже известный московский художник.

Муж хорошо рисует. Просто великолепно. Об этом мало кто знает. Факт тщательно скрывается им, попадая в категорию недостойных внимания.

Шутя, а, может, и нет, Марат говорил, что спальня дочки обязательно должна быть поближе к нашей. Малышка не должна бояться ночами.

Понятно, почему я так старалась родить? Была уверена, что отцом он будет прекрасным.

Воспоминания до боли сердце сжимают. Невольно задумываюсь, правильно ли поступаю, не оставляя нам шансов. Гоню от себя ненужные мысли. Надо терпеть.

Уже почти дохожу до лестницы, когда не выдерживаю и резко разворачиваюсь. Быстрым шагом площадку пересекаю. Тянусь к ручке дверной. Медлю всего пару секунд – инстинкт сохранения эмоционального стояния отступает. Заглядываю в детскую.

Около окна стоит резное кресло-качалка, подаренное мужем без повода. Спинка высокая, но макушка Марата виднеется. На мое появление он не реагирует никак, поэтому и я его решаю не беспокоить.

Завтракать совершенно не хочется. Напоминаю себе, что лялюшке нужно кушать. А накормить ее пока что могу только я.