– Знаешь, – говорит, вздергивая нос, – а ты тоже изменился! Вроде, ты. А, вроде, и нет. Витя, которого я знала, не был моралистом. С ним всегда было весело. Он был спонтанным, все время меня удивлял, что-то придумывал. А этот Витя, – она тыкает в меня пальчиком с аккуратным маникюром, – скучный, угрюмый, бородатый медведище!

В ее голосе нет обиды, скорее, добродушная ирония.

Снова пожимаю плечами, оглядываясь в поисках стула:

– Прости, что разочаровал, – говорю, садясь на стул.

Лидка театрально закатывает глаза:

– Господи, Вить! Как тебя, такого сухаря, жена терпит! – подходит и неожиданно плюхается мне на колени. – Ты не проведешь меня, бородач! Я тебя знаю как облупленного!

И треплет меня за бороду.

Вот ведь наглая, мерзавка! Злюсь, даже скинуть ее собираюсь, но она вцепляется в меня мертвой хваткой и хохочет, глядя на мою реакцию.

– У-у-у-у, какой суровый! – дразнит. – Ну ничего, я достучусь до тебя, мой железный дровосек. Ты хоть помнишь, какие стихи раньше писал? Еще пишешь?

Твою мать. Только не это!

Эту постыдную страницу своей биографии я давно похоронил с почестями. Слава богу, больше не тянуло на это бабское занятие. После расставания с Лидой во мне умер и поэт.

Не жалею.

– Нет, – отвечаю хмуро. – И эту тайну ты должна унести с собой в могилу.

– Шутишь?! – восклицает она удивленно. – Да я была уверена, что ты бросишь свою экономику и станешь знаменитым писателем! У тебя же так круто получалось!

Недовольно рычу, пытаясь стряхнуть ее со своих колен, но она вскакивает сама:

– А я хранила все твои стихи! Сейчас найду! – достает телефон.

– Даже не думай! – тянусь к ней.

– Сейчас-сейчас! – заливисто хохочет, уворачиваясь от меня, и отбегает на безопасное расстояние. – Вот! Слушай!

И начинает читать вслух, с выражением:

– “Ты как улица Пестеля, вечерами пустынная. И я иду по тебе босиком. Ты как ветер в артериях старого дома. И я навсегда в этом доме пленен…”

Е-е-ебаный ты в рот! Провожу рукой по лицу. Срамота какая. Аж уши вянут. Стихи откровенно дерьмовые.

Но звонкий голос Лидки будто стирает двадцать лет, возвращая меня в тот момент, когда я их писал. Прям-таки чувствую себя тем Витьком.

И на секунду… хочется остановить время.

Или сигануть с этой крыши.

Лидка наблюдает за мной:

– Ну красиво, скажи? – широко улыбается. – Мне очень нравится! Ох, Вить, такой ты романтик был! Мечта любой девчонки!

Возвращаюсь на свой стул, смотрю на нее недовольно, исподлобья:

– Ну да. Поэтому ты свинтила от романтика к тому, у кого бабки водились.

Она опускает руку с телефоном. Медленно подходит ко мне.

– Но любила-то тебя, – говорит тихо, глядя в глаза.

21. Глава 16

Виктор

Лида снова садится ко мне на колени, теперь уже осторожно. Руками обвивает мою шею.

– Долго собираешься меня упрекать? – тихонько шепчет.

Сам не знаю почему, но желание ее скинуть проходит.

Вдруг, глядя на нее, понимаю: я, и правда, давно забыл, каково это – мечтать, дышать, жить не по графику. Бухать шампанское на крыше.

Знал, что изменился. Но не думал, что тот патлатый пацан, что стишки сочинял, все еще сидит где-то во мне.

Прикольно.

Лидка снова прикладывается к горлышку. Влажные от вина губы блестят на солнце. На секунду зависаю на них взглядом, но не успеваю отвести – Лидка прижимается ими ко мне.

Быстрый, легкий поцелуй. Но который моментально взрывает все внутри, как граната.

– Не волнуйся. Я не тебя, – отвечает на мой опешивший взгляд. – Я тоже – того Витю.

И хитро улыбается.

Мне вдруг становится страшно. Нет, реально. Очень страшно. Потому что я на мгновение стал будто тем пацаном. А она – моя Лидка. Которой надышаться не мог.