Будь это другое время, еще пару недель назад, я бы улыбнулась ей. Приняла комплимент. Но во мне так много злости и боли, что я отныне не могу быть спокойной в ее присутствии.

— Думай, как хочешь. А еще лучше — не разговаривай со мной, Оль. Мне это неприятно. К тому же каждый наш разговор заканчивается ссорой. Я не хочу говорить с тобой как с чужим человеком, но ты так себя ведешь, что у меня не остается выбора.

Оля кивает, смотря на меня по-прежнему внимательно, но будто не враждебно.

— Хорошо, мам. Больше не буду разговаривать. Хорошего отдыха, — бросает она последнюю фразу и, развернувшись, уходит, оставляя меня в недоумении.

Не задерживаясь больше, я выхожу из дома, сажусь в машину и еду в ресторан.

Иван ждет у двери. И когда я подхожу ближе, позволяет войти первой, провожая к столику.

— Красивое место.

— Согласен. Кормят тоже вкусно.

— Тогда, — я закрываю свое меню и смотрю на него, — посоветуй, что мне заказать на ужин. Я не привередлива и ужасно голодна. Имей это в виду.

— Благодарю за доверие.

Он с улыбкой на губах подзывает официанта и делает заказ для нас двоих. Отказавшись от алкоголя, мы берем их фирменный напиток и остаемся в ожидании.

— Спасибо, что пришла.

— Рада выбраться куда-нибудь.

Экран его телефона вспыхивает, оставляя на поверхности стола легкую вибрацию. И, прежде чем он поднимает его, я замечаю имя «Карина».

Я не успеваю задаться вопросом, кто такая Карина в его жизни. Да и не вижу в этом смысла. Но его мягкий голос «Да, Карина» многое объясняет. Потому что так не разговаривают с чужой женщиной. Или с женщиной, которая ничего не значит для мужчины.

18. Глава 12

Не проходит и пятнадцати минут, как официант возвращается с подносом. Он ставит передо мной белоснежную тарелку, на которой филе морского окуня покоится на подушке из шафранового ризотто, украшенное тонкими ломтиками печеного фенхеля и каплей лимонного масла. Аромат — как у моря: чистый, тёплый, чуть солоноватый. Будто на секунду оказываешься где-то в тишине, где слышен только прибой и звон посуды.

Перед Иваном — стейк из телятины, прожаренный до идеальной розовой сердцевины, с розмариновым соусом и жареными артишоками. Всё выглядит, как на страницах глянцевого журнала.

— Приятного аппетита, — говорит официант с легким поклоном и уходит.

Я делаю первый осторожный укус. Рыба нежная, как сливочное масло. Ризотто — бархатистое, с чуть уловимой остротой. Все действительно очень вкусно. Но внутри меня тишина. Какая-то глухая пустота, сквозь которую не пробивается даже удовольствие от еды.

Имя «Карина» не отпускает. Оно оседает в голове, как пыль, и каждый раз, когда я отвожу взгляд, возвращается снова. Что-то в том, как он сказал это имя — «Да, Карина» — звучало слишком... близко. Слишком мягко. Так не говорят с чужими. И не о чужих.

Я не задаю вопросов. Не хочу лезть туда, где мне не место. Но мысли цепляются за это имя, как за занозу под кожей.

В этот момент в сумке начинает вибрировать телефон. Я вздрагиваю от неожиданности. Достав, смотрю на экран.

Эдик…

«Только тебя мне не хватало, черт побери», — прошипев мысленно, сбрасываю звонок.

Но муж не хочет угомониться. Звонит раз за разом, чем вызывает раздражение и злость.

Бросаю взгляд на Ивана. Он уже не ест — просто смотрит на меня, спокойно, не мигая. Не вмешивается.

Эдуард, будто устав, перестает звонок. Но это спокойствие длится недолго. Через минуту снова раздается рингтон, который действует на оголенные нервы. Я выдыхаю и беру трубку.

— Да?

— Когда ты вернешься домой? — его голос глухой, уставший. Словно он не спал всю ночь. Или пил.