— Ты мог бы просто поговорить со мной, объяснить, что творится в твоей голове. Сказать, что ты хочешь… А я… попыталась бы понять, простить… но теперь понимаю, что я больше не та, что была. Что я не простила бы ни при каких условиях. А ты — не тот, кого я любила. Все, что между нами было, ты сам и разрушил. Мне нечего спасать.

Он молчит. Даже глаза опустил. Я, не выдержав, отворачиваюсь.

— Уходи, Эдик. Пока я не сказала того, о чем, возможно, потом пожалею.

Он не двигается. Несколько секунд проходят, как целая вечность.

— У тебя действительно есть другой?

— Не твое дело. Думай о своей Наташе, ладно? У тебя нет ощущения, что все к лучшему? Что на самом деле чувств между нами не осталось?

— Нет, такого ощущения нет. Мне наоборот кажется, что не было никаких чувств к той… Наташе… Она меня больше не волнует.

— Вот как? Что же она такого сделала, раз ты решил, что я лучше? — усмехаюсь. — Она не слушает тебя? Не кормит всю семью, которая потом же выставляет ее дурой, считая, что так и должно быть? Она все правильно делает! Думать нужно только о себе любимой. А не кормить таких кобр, как ты и твоя мать! Вон какие вы крутые стали, — набрасываетесь на меня, позабыв, кем являетесь на самом деле! Позабыв, что несколько лет я днём и ночью работаю, лишь бы вы все жили в достатке! Так ещё и дома отдыхать не могу, потому что готовить, мыть, убираться надо! О, боже… какой же я дурой была!

— Яра, подожди… Не надо так…

— Нет, это ты подожди, — щелкаю пальцами. — Ответь мне на один элементарный вопрос. Хотя бы сейчас поступи как настоящий мужчина. Не ври мне, — склонив голову, смотрю на мужа в упор. — Никаких проблем в твоем офисе не было, да? Ты кормил свою любовницу на протяжении нескольких лет?

Судя по тому, что Эдуард отводит взгляд, я попала в точку.

Снова зло усмехаюсь.

— Ни тебя, ни твою мать видеть не хочу. Ясно тебе?

— Ты не даёшь мне вставить ни слова. Дай объясниться.

— Пошел вон!

Поняв, что я зла и разговаривать с ним не стану, он тяжело вздыхает и выходит.

Я остаюсь в комнате одна. И только тогда позволяю себе упасть на кровать и закрыть лицо руками. Не от слабости. От горечи.

Потому что всё, что когда-то было домом, теперь — поле боя.

15. Глава 10.2

Однако это длится недолго. Я вынужденно встаю, услышав голос свекрови. Она в бешенстве и явно кричит на своего сына.

— …Да как ты можешь её защищать? Она никогда не станет примерной женой! Разве ты не понимаешь?

— …Заткнись! Хватит уже нести чушь, мама. Ты меня задолбала. Зря я послушал тебя. Уничтожил все собственными руками

— …Ты ее не любишь! Вот и ушел к другой. Ты же с ней счастлив, почему отрицаешь?

— …Счастлив? Поэтому жалею как собака, что когда-то обманулся на красивые глазки, соблазн? Нет, мама! Я облажался!

— …Ты должен с ней развестись!

— …Я никогда не разведусь с Ярой! Что бы ни случилось!

Не в силах дальше слушать этот бред, захлопываю дверь. Прислоняюсь к ней спиной, будто так легче дышать. Не легче. Всё внутри вывернуто, как после удара под дых. Стою так несколько секунд, а потом иду в ванную.

Включаю воду. Пусть льется — такая горячая, почти обжигающая. Раздеваюсь. Снимаю с себя не только одежду, а словно кожу, в которой жила все эти годы. Вхожу под струи, и вода моментально окутывает тело паром и болью. Не той, что в сердце — от неё горячая вода не спасает.

Закрываю глаза. Опускаю голову. Вода бьет по затылку, по плечам, скатывается по спине. И кажется, что если простоять так достаточно долго, она смоет все — унижение, злость, отчаяние. Ту пустоту, которая теперь там, где раньше было «мы».