Опять же спасибо бабушке.

Ехать на такси приходится чуть больше часа, но это даже хорошо: чем дальше от Захара, тем лучше. Выхожу из машины и озираюсь по сторонам: дворик неказистый, но довольно ухоженный. Под балконами самодельные клумбы, мусора нигде нет. Район, конечно, старенький, но это ничего. Главное – крыша над головой, а с остальным разберемся.

Расплачиваюсь с водителем и качу чемоданы вдоль по подъездной дорожке. Почти дохожу до обшарпанной металлической двери, когда мне в спину внезапно прилетает оклик:

– Деточка, а вы к кому?

Мысленно хмыкаю над обращением. Деточкой меня могла назвать только женщина гораздо старше меня.

Оборачиваюсь и убеждаюсь, что я не ошиблась с выводами. Передо мной стоит невысокая сухенькая бабушка в темно-коричневом пальто. Ну чисто божий одуванчик. Лицо все испещрено морщинами, а глаза ясные. Ярко-голубые. Даже удивительно, что с возрастом нисколько не потухли.

– Здравствуйте, – улыбаюсь я, поправляя сумку на плече. – А я к себе.

– Как это? – изумленно вскидывает седые брови. – А почему я вас не знаю?

– Меня Оля зовут. Я внучка покойной Анастасии Степановны. Она тут раньше жила.

– Беликовой, что ли?

– Да, именно, – киваю.

– Батюшки! – всплескивает руками в забавных варежках. – Степановна говорила, что внучке квартиру завещает. Только я ведь думала, вы продали ее давно.

– Нет, не продала, – качаю головой. – Квартира ждала своего часа.

– Тык вы, стало быть, теперь тут жить будете?

– Да, собираюсь.

Бабушка замолкает, окидывает меня внимательным взглядом, а затем спрашивает:

– А чего так вдруг переехать-то решили?

Я не из тех, кто вываливает на первых встречных все свои проблемы, но эта ясноглазая пожилая женщина по необъяснимым причинам вызывает у меня доверие. Поэтому я вздыхаю и говорю как на духу:

– С мужем развожусь. Оттого и переезжаю.

Глаза моей собеседницы становятся грустными. Кажется, она предчувствовала такой ответ.

– Ну ничего, милая, – приблизившись, касается моего плеча, – развод не смерть. У тебя еще вся жизнь впереди.

– Думаете? – слабо улыбаюсь.

– Само собой. А дети-то есть?

– Детей нет, – отзываюсь, ощущая, как к горлу опять подступают предательские слезы.

– Ладно-ладно, не печалься, – похлопывает ласково. – Все еще будет, обязательно будет. И дети, и мужик хороший. А пока пойдем в дом, на морозе зябко больно.

– Да-да, пойдемте, – спохватываюсь, вновь хватаясь за ручки своих чемоданов.

– Меня, кстати, Марь Васильна зовут. Соседями с тобой будем.

– Это хорошо, – шмыгаю носом.

– Может, чаю хочешь, милая? С пирожками? Я с утреца испекла, еще свежие.

– Спасибо, но мне вещи оставить надо. И обустроиться.

– Ну ладно, – кивает. – Как будет время – захаживай. Я в восемьдесят шестой живу и гостям всегда рада.

8. Глава 8. Я тут живу.

Когда я захожу в бабушкину квартиру, меня тотчас захватывает водоворот воспоминаний. Здесь каждая деталь, каждый квадратный метр пропитан детством и хранит неповторимую атмосферу.

Белая кружевная салфеточка на вполне себе современном телевизоре напоминает о том, что бабушка любила вязать. Красный узорчатый ковер, лежащий в зале, воскрешает в сознании сцены, как я играла на нем, будучи совсем маленькой девочкой. А большой темно-зеленый диван, обтянутый велюром, служит живым доказательством того, как циклична интерьерная мода.

С тех пор, как бабушки не стало, здесь практически ничего не изменилось. Спустя неделю после похорон я приходила сюда, чтобы протереть пыль и помыть полы, но сейчас требуются более решительные меры. Мне предстоит обустроить это жилище под собственные нужды: освободить шкафы, избавиться от хлама, раздать вещи нуждающимся и, определенно, сменить шторы.