— Ничего жуткого и страшного не услышала, — хмурится. — Сердце ни при чем, я думаю.

— Я просто перенервничала.

— Давление тебе поднимем, — Галя лезет в пластиковый чемодан, с которым обычно катается скорая, копается в нем и через мину втыкает в меня тонкую иглу шприца, — а то оно у тебя, как у мертвеца.

Она же ему в дочери годится. И не с натяжкой в разнице лет.

Это же скандал. При желании можно вывернуть все так, что Глеб принудил ее к связи. И ведь такие истории, когда преподаватели склоняли девочек к близости — не редкость.

На этом можно сыграть, если, конечно, ты хитрая и продуманная стервь. И восемнадцатилетки есть такие.

В голове затихает гул, и взгляд немного проясняется.

— Легче? — Галя всматривается в глаза.

— Да, легче.

Закрывает чемоданчик и вновь смотрит на меня:

— Тебе надо последить за своим давлением, Нин, и я тебя все равно к нескольким специалистам отправлю, — переводит взгляд на Глеба, — выдыхай. Жена не умирает.

Подхватывает чемоданчик:

— Провожать не надо, я знаю где выход.

— Спасибо, Галь.

Выходит, и Глеб опять закрывает дверь. Сжимаю переносицу и шепчу:

— Ты уверен, что ты — отец? Может, тебя хотят поиметь?

И как мне мерзко от своих же слов.

— Стал бы я тебе все это говорить без… результатов теста, Нин. У меня на руках несколько бумажек из разных клиник, — Глеб на медленном выдохе закрывает глаза. — Я — отец.

— Я хочу посмотреть на эти бумажки, — смотрю перед собой и стискиваю тонкий плед. — Покажи их мне.

7. Глава 6. Всё имеет цену

Заключение №23407 по результатам дородового анализа ДНК на отцовство.

У меня перед глазами буквы плывут, и зажмуриваюсь, после вновь утыкаюсь взглядом в текст.

Вероятность отцовства: 99,999%%.

Предполагаемую мать зовут Цыбина Надежда.

Откладываю очередной положительный результат теста. И уже и кричать не хочется.

Это конец.

Конец моей счастливой семейной истории.

— Какой у тебя план? — перевожу взгляд на Глеба. — Жить на две семьи?

— Мне не нужна вторая семья, Нина.

— А ребенку?

— По закону я обязан только содержать ребенка, — глухо отвечает Глеб.

— То есть ты считаешь тебе этого будет достаточно? Или твоей девочке будет достаточно?

— Она не моя девочка.

— Ладно, — медленно выдыхаю из себя клокочущий гнев. — Ты тот человек, который может откупиться от ребенка деньгами и жить спокойно?

Глеб смотрит мне в глаза.

— Я не знаю.

— Ситуацию просто швах, Глеб, — коротко смеюсь, делаю выдох и отстраненно продолжаю. — Допустим, я принимаю решение сыграть в эту гадкую и отвратительную игру, но где гарантия, что это не вскроется?

Меня сейчас вывернет на грудь Глеба курицей и чечевичным супом. Я сама не верю в то, что мне приходится говорить такие мерзкие вещи.

— Ладно. Предположим, что ты откупаешься деньгами, не чувствуешь угрызений совести и тебе действительно все равно на ребенка, — делаю паузу, что дождаться, когда приступ тошноты и омерзения затихнет, — но студенточка?

— Нин, — Глеб усмехается, — все имеет свою цену.

— И ты согласишься на пожизненный шантаж от малолетки? — вскидываю бровь. — Серьезно?

Молчит. Я тянусь к стакану с водой, а затем его опустошаю крупными глотками.

— Знаешь, что я думаю?

— Что? — серьезно спрашивает Глеб.

Надо абстрагироваться от того, что он мой муж. Я должна сейчас посмотреть на него, как на родственника, друга и партнера, который облажался. И не жена с ним сейчас должна говорить.

Жена может кричать, крушить все вокруг, падать в обморок и рыдать, но все это безумие ни мне, ни моим детям не помогут.

— Я думаю, что у тебя, во-первых, не выйдет быть просто кошельком. Будь в тебе столько циничности и мерзости, то ты бы… наверное, решил бы вопрос со студенткой так же мерзко и жестоко. Сейчас этот ребенок лишь в животе, а когда родиться, ты будешь думать о нем, возвращаться мыслями к нему.