Анна Ивановна и Зинаида Аркадьевна зависают на минуту от вопроса Глеба, который поправляет галстук в ожидании ответа.

— И у кого он всего это набрался? — Зинаида Аркадьевна очухивается и идет в атаку.

— Точно не у меня, — Глеб пожимает плечами. — Я не способен выстраивать длинные предложения с матами так, чтобы они четко донесли суть претензии.

Судя по тону, Глеб тоже хочет послать ее в пешее эротическое.

— Это… у меня нет слов… — Зинаида Аркадьевна охает. — Ваш сын ведет себя по-хамски, унижает взрослого человека, а вы его поощряете?

— Я соглашусь в том, что следует избегать нецензурной лексики, — я сдержанно улыбаюсь. — Ведь донести свою мысль можно без матов, и донести ее так, что будет куда обиднее для оппонента. И у моего сына почему-то всегда особые проблемы именно с вами, Зинаида Аркадьевна. Мы обязательно проведем беседу с сыном, что стоит избегать нецензурной лексики особенно на уроках литературы. С другой стороны, тот же Пушкин баловался пошлостями и обсценной лексикой. А Есенин? А Блок?

— Ну, теперь у меня вопросов не осталось, — Зинаида Аркадьевна с осуждением качает головой. — Тут проблема в семье.

Вот падла. Ты даже не представляешь какая у нас проблема нарисовалась.

— Вы не боитесь остаться без работы? — Глеб усмехается. — Или я тоже должен, по вашему мнению, сейчас потупить глазки, как забитый ученик?

— Зинаида Аркадьевна, — шепчет Анна Ивановна. — Это было лишним.

— Да, это было лишним, — Глеб лезет в карман и достает ручку. Не спуская взгляда с бледной Зинаиды Аркадьевны щелкает несколько раз. — Я бы тоже сейчас с удовольствием покрыл вас отборным матом, но у меня с ним проблемы. И дело не в воспитании, а в том, что у меня с ним проблемы. Красиво завернуть их я не смогу.

— Возможно, нам всем стоит успокоиться, — тихо предлагает Зинаида Аркадьевна.

— Ваш многолетний стаж ничего не стоит, если я так решу, — Глеб встает. — И я сделал вывод, что педагог вы отвратительный. Больше мне нечего сказать.

Зинаида Аркадьевна и Анна Павловна переводят на меня взгляд в ожидании поддержки, а я тоже торопливо встаю и буквально вылетаю в пустой коридор, прижав руку ко рту.

Добегу до туалета или выпустить из себя завтрак с огурчиками в горшок с красивой пальмой у окна?

— Даже меня замутило от ее вони, — говорит рядом Глеб и протягивает пакет, который я выхватываю дрожащей рукой.

Отворачиваюсь и меня выворачивает в шуршащий пакетик. Я бы и до горшка с пальмой не добежала.

— Может, стоило на Булку и блевануть? — ехидно спрашивает Арс. — Это было бы феерично.

— Иди на уроки, — отзывается Глеб, — и вся эта ситуация, Арс, не значит того, что ты можешь теперь хамить направо и налево.

Сплевываю в пакетик, и Глеб протягивает платок.

— И тебя так часто будет накрывать? — с беспокойством спрашивает Арс, когда я вытираю губы. — Это нормально?

— Да, — тихо говорю я. — Со всеми вами так было, — выдыхаю. — Иди на урок, милый.

Арс уходит, а я приваливаюсь к стене.

— Я хочу с тобой поехать в женскую консультацию, — говорит Глеб и хмуро на меня смотрит.

— Чтобы проконтролировать? — завязываю пакетик.

— Возможно.

— У тебя есть, кого сейчас контролировать и кого приструнить, Глеб, — медленно моргаю. — И я говорю тебе это без желания укусить или уколоть, — перевожу на него взгляд. — Вот оно как будет теперь у нас.

Отталкиваюсь от стены, всматриваюсь в сердитые глаза Глеба и шепчу:

— Я тебе обязательно отчитаюсь. Я не хочу, чтобы ты сегодня шел со мной к гинекологу. Во мне нет сейчас волнительного трепета, которым я в другие беременности хотела с тобой делиться. Держать тебя за руку… ну и так далее.