— Пошла прочь! — рявкаю я, а затем перехожу опять на шепот. — Встала и пошла.

— Вот теперь точно свободна, — хмыкает Глеб.

Это не Наденьку, которая встает и, поджав губы, шагает прочь, надо вилкой потыкать, а моего мужа.

Я леплю глебу пощечину. Злую и хлесткую. Он отворачивается и хмыкает.

— Биопсия? — цеду я сквозь зубы. — И ты сейчас мне об этом говоришь?!

— Ну… — он откидывется на спинку стула, — да.

— Ты…

Мой муж скрывал не только связь со студенткой, но и то, что у него подозревали рак. И я не знаю, что из этого хуже.

Я его жена.

Окей. Про измену сказать жене стремно, но кому если не ей доверить ей страхи и опасения по здоровью?

— Ты лжешь… — медленно выдыхаю я. — Это отвлекающий маневр…

— Думаешь? — всматривается в мои глаза.

И я в нем вижу облегчение.

— Почему ты не сказал? — у меня руки трясутся. — Хотя… ты бы обо всем признался, когда бы мне уже стоило гроб тебе заказывать? Так?

— Возможно.

— Возможно?! — повышаю я голос.

— Нет у меня рака, — Глеб расстегивает пуговицу под воротом рубашки. — Не умираю, но, вероятно, это был бы отличный повод надавить на жалость.

— Шутки шутишь?

— А что мне еще остается? — пожимает плечами. — Еще лет десять проживу и вообще хохмачом стану. Уже и иногда побухтеть хочется. И думал помидоры высадить в следующем году. Тянет к земле.

— Заткнись, Глеб. Несмешно.

Я, как жена, потерпела фиаско. И в жопу сейчас эту Наденьку с ее животом. Я упустила что-то важное в браке, раз Глеб отодвинул меня в сторону в вопросе жизни и смерти.

— Значит, прийти ко мне с новостью, что твоя потаскуха беременна — можно и нужно, а сказать, что у тебя проблемы со здоровьем — не судьба?

— Вариант, что я не хотел тебя тревожить, тебя не удовлетворит? — вскидывает бровь. — Ладно, я согласен. Сейчас это совсем не довод.

— Я ведь твоя жена, Глеб.

И вот вопрос. Это я — невнимательная и равнодушная стерва или же Глеб — отличный притворщик и актер?

Я действительно не заметила, что у Глеба проблемы. Да с моим вниманием к деталям он, похоже, реально мог завести вторую семью. И я бы об этом узнала только тогда, когда бы в нашу дверь постучали его подросшие дети от второй женщины и попросили бы позвать папу.

— Только не начинай закапываться в себе, Нин, — хмурится. — Не сказал, потому что знатно обосрался, а потом уже и не было смысла.

— Прекрасно, — зло шепчу я. — Ты не всяким обсранным ко мне приходишь. Так, что ли?

— Выходит, что так, — кивает.

— У меня нет слов.

Мне надо на воздух. Встаю, подхватываю с вешалки плащ и торопливо шагаю к двери. Персонал вежливо со мной прощается, и я выскакиваю на крыльцо. Накидываю плащ на плечи.

Это жопа, а не счастливый брак, в котором двое людей доверяют друг другу. Я проморгала здоровье мужа, а он решил, что я не должна ничего знать.

Внизу стоит Наденька.

Оглядывает и обиженно шмыгает. Носик и щечки покраснели.

Господи, она даже не представляет, что ее ждет с ребенком. И ведь если ее беременность была хитростью, то дочь или сын обречены на вечное раздражение, гнев и разочарование молодой матери, которая не получит от Глеба желаемого.

— Что ты натворила, дура? — шепчу я.

И сколько во мне сейчас бурлит. Страх за себя, за своих детей, злость на Глеба, разочарование в браке, жалость к ребенку, который стал пешкой в игре юной идиотки.

Нет. Это не моя ответственность. Надя и ее будущий ребенок не должны меня волновать, будто это я для них “мамочка”.

Она ведь разрушила мою жизнь, мои иллюзии и принесет много боли моим детям.

— Он должен признать этого ребенка, — Наденька хмурится на меня.