Наденька хмурится.

— Это я к тому, что я уже не в том возрасте, когда мне простительно верещать, паниковать и убегать в далекие дали с развевающимися волосами, — накалываю на вилку с хрустом лист салата. — С тремя-то детьми далеко не убежишь.

Опять к горлу подкатывает тошнота, будто говорит, что у меня детей теперь может быть четверо.

— Да что мне твои дети?

Глеб вскидывает бровь.

— Как что? — хмыкаю я. — Давай рассмотрим самый сказочный для тебя вариант. Мы разводимся…

Глазки Наденьки вспыхивают, а Глеб медленно выдыхает и теперь точно скрипит зубами.

— Глеб Иванович, как серьезный мужчина, который внезапно решил, что твоему ребенку нужен отец, женится на тебе. По любви или нет — неважно, — похрустываю листиком салата, — и вот оно счастье? Нет, Надюш. У него же еще трое, а я, как мудрая женщина, не стану оспаривать совместную опеку. Ты знаешь, что такое совместная опека? А?

Наденька бледнеет.

— Будут наши детки жить на две семьи, а наши детки… милые, сладкие ангелочки, у которых на лбу растут рожки, и этими рожками они будут бодаться. Яростно, сильно и больно. Всем достанется. И Глебу Ивановичу, и мне, и тебе. Тебе, — тычу в ее сторону вилкой, — особенно. И у Глеба Ивановича просто не будет теперь рычагов давления плюс чувство вины за то, что развалил крепкую и любящую семью. И этот сценарий, который мог бы тебе показаться победой над глупой женой важного бизнесмена и крутого преподавателя, станет тем еще испытанием для юной особы. Ты не совсем понимаешь, во что влезла, Надюш.

Наденька, кажется, хочет сбежать. Да, трое детей — это не шутки.

— Ты уже не такой завидный жених, — вновь смотрю на Глеба, от которого жду яростного и гневливого взгляда.

— Соглашусь, — он усмехается, а во взгляде его нет злости, что меня на секунде дезориентирует.

— Не делай вид, что у тебя не было на меня планов, — шепчет Наденька.

— Каких? — Глеб переводит на нее взгляд.

— Ты ведь выбрал меня… приблизил к себе… Я была лучшей студенткой…

— То есть ты хочешь сказать, что, например, у Саши Валуина и Петра Решетникова с твоего потока тоже могла быть сомнительная связь со мной в туалете? Они же вообще таскают мои костюмы в химчистку, — Глеб смеется. — Тут такая логика, Надежда?

— Это твой ребенок! — Наденька взвизгивает.

— Но любовницей я тебя не планировал делать, Надежда, — глухо рычит Глеб. — Я тебе обещал оплату практики, карьерный, сука, рост, высокие позиции, если будешь стараться…

— Вот она и постаралась, — шепчу я.

Глеб переводит на меня взгляд. Секундная оторопь в его глазах, хруст соленого сухарика на моих зубах, и он смеется. Громко, на грани истерики, а затем делает глубокий вдох и прижимает кулак к губам:

— Поэтому я на тебе и женился, Нина.

— Как ты оказалась в мужском туалете? — игнорирую его слова и выискиваю курицу среди зелени.

— А, может, это Глеб Иванович оказался в женском? — Наденька щурится. — М?

— Ты сука такая, — шипит Глеб. — Не припомню, чтобы в женских туалетах были писсуары.

— То есть писсуары ты помнишь? — тихо уточняю я.

— Да, Нина, помню, — вглядывается в мои глаза. — Я никак попасть не мог. Струя туда-сюда.

— Что ж ты так нажрался?

— Был повод для радости, дорогая.

— И какой же? Новая перспективная студентка?

— Раз у нас день откровений, дорогая,— Глеб усмехается, — то я и эту карту вскрою. Я в тот день получил отрицательный результат биопсии предстательной железы, — выжидает секунду и поясняет, — простаты. Вот, мать твою, и нажрался, как свинья.

11. Глава 10. Не кипишуй

— Тебе пора, Надюш, — шепчу я.

А она в ответ молчит и тормозит.