– Маша… я… я мудак, я козёл, сволочь, я просто…Блядь, Маша…

– Блядь у нас Катя, Маша – хорошая девочка. Стас, я на работу опаздываю.

– Маш…ты… зачем ты приходила?

Поднимаю брови удивленно. Странный вопрос какой.

– Чтобы застукать тебя за горячим, Стас. Разве непонятно?

– Маш… Маша! Давай реально просто нормально поговорим, а? Я обещаю тебе, это больше не повторится, я… я…

– Головка от торпеды, Тихонов. Пока-пока.

Лифт приезжает, захожу, надеясь, что мужу не придёт в голову зайти следом.

Увы. Он вталкивается в кабинку со мной. Прижимает к стене. Он так близко, губы его влажные. А у меня перед глазами картина, как он её, на столе… И что он с ней делал этими губами! Мать твою, урод моральный!

– Уйди, пусти меня, пусти, Стас…– ору, матерюсь, дерусь, пытаясь вырваться.

Ненавижу!

Ненавижу…

Срываюсь в плачь. Как же мне жалко себя!

Он не просто мне изменил! Он меня уничтожил! Как женщину!

Сломал! Растоптал!

Дал понять, что я для него никто. Пустое место. Просто женская особь, с которой он рядом, и которую можно как вещь поставить в шкаф и забыть.

– Уйди…

– Маша, Машка, Машенька, родная моя… Девочка моя… Любимая…

Вжимает в себя, несмотря на сопротивление. Наплевав на него, пытается касаться своим мокрым, противным ртом.

– Не надо, Стас, не надо! Чёрт… ненавижу тебя, ненавижу, ублюдок, хренов, я тебе отомщу, понял? Уничтожу, тебя, эту сучку твою, уничтожу!

– Давай Маш, меня, меня особенно, я заслужил.

Если он сейчас скажет, чтобы я её не трогала, я его просто убью!

Разорву!

Не говорит. Хватает ума.

Лифт тормозит. Первый этаж. Двери открываются. На площадке люди. Смотрят на нас. И мне так мучительно стыдно!

Зашибись, просто!

Господи, до чего я докатилась!

До чего он меня довёл.

Рвусь вперёд, освобождаясь из рук мужа, иду. Понимаю, что заплаканная, лицо перекошено. Плевать.

Все всё понимают.

Плевать!

Боже, на самом деле плевать.

У меня жизнь рухнула, мир мой, так тщательно, с такой любовью создаваемый, выстраиваемый, охраняемый – вдребезги!

– Маша, постой…

Всё, Тихонов. Ты доигрался.

Разворачиваюсь, и с размаха луплю его сумкой по морде и замираю, увидев кровавый след…

***

– Маша…

Замок у сумки острый, поцарапал, наверное…

Стас стирает рукой кровь, а я смотрю на него, почему-то очень отчётливо в этот момент понимая, что всё.

Всё изменилось.

Не будет больше того тёплого, родного, уютного. Не будет смеха открытого. Не будет нежностей. Разговоров ни о чём. Не будет.

Я не смогу. И он тоже.

Всегда между нами будут те раздвинутые ноги.

Кстати, не самые красивые ноги. У меня лучше.

Блядь… он что, не мог найти бабу покрасивее? Покруче? Ну, пусть бы она была лучше меня, не тупо моложе лет на десять, а реально лучше! Красивая, умная, стройная, образованная, элегантная! Страстная! Шикарная!

Может, не так обидно было бы.

Но эта…

Мелкая писюшка, с узеньким лобиком.

Ладно, пусть не с узеньким. И красивая, в какой-то степени. Но… беспородная, как дворняжка, её богу.

Да, я сука сейчас. В своих мыслях полная сука.

Но я имею право.

Мне грудную клетку сейчас вскрыли на живую, без анестезии. Вытащили сердце и нашинковали. Еще и кислотой сверху… Чтобы наверняка.

Я имею право не быть хорошей сейчас.

И не буду.

Буду рвать и метать. Буду ядом брызгать. Буду крушить всё вокруг.

– Машка… прости.

Всё, что он может сказать.

Прости.

Господи, мужики, да что с вами такое-то, а? Или вы не мужики? Какие-то существа непонятные, которые нормальных мужчин истребили.

Нашли себе отговорочку про полигамию, про то, что мужчине надо много женщин, что он не может всю жизнь одну.

А женщина, значит, может?