И его злит. Жутко злит!

Смотрю на плечи сына, обозначившиеся углами. У него так-то выпускной… девятый класс.

Дима, хочется заорать, ты совсем идиот, да? Ты не понимаешь, что натворил?!

Пашку сильно бесит эта ситуация. Он не может смолчать, продолжая сыпать колко:

— Ты просто звезда порнхаба скоро станешь. «Старик вдул… Моща!»

— Павел. Марш. К себе! — рявкает Дима, дернув дверь дома. — Поговорим позднее.

— Перетрем? Роффлишь? Перетрем, лол. Если не блевану.

Переступив порог, Дима смотрит вслед сыну, который гигантскими прыжками направляется к себе вверх по лестнице, и немного изумленно переводит взгляд на меня.

— Роффлишь? Это что за херь такая? Он меня… матом послал, что ли?!

— Роффлишь, значит, угораешь. То есть ржешь, — поясняю. — Учи язык, на котором общается сын. Но если бы он даже тебя послал, я бы не стала делать ему сейчас замечание… Ты…

— Обосрался, маленькая. Не надо меня жалеть. Как есть говори! — решительно сжимает челюсти и шагает ко мне.

— Нет, Дима. Ты нас обосрал. Всех обосрал. Теперь мы в говне, с ног до головы, а ты… В белом костюме. С блестками.

— Зой… — тянется ко мне.

— Нет! — повышаю голос, выставив вперед ладони. — Нет! — кричу, отступая на несколько шагов назад.

Не могу видеть его так близко, чувствовать запах туалетной воды, аромат его тела.

Не могу!

Сердце кровоточить начинает, захлебывается в агонии.

Дима смотрит мрачно, его темный взгляд тяжелой тенью проносится по моему лицу.

— Надо поговорить.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

— Но придется! — резко шагает ближе. — Мне жаль.

— Жаль? — смеюсь. — Жаль, что не только я узнала? Жаль, что узнала? Или что — жаль?! Определись!

Хотелось быть сильной в эти мгновения, но не получается.

— Давно ты ее так, крутишь-вертишь? Я ведь отель узнала, — тяну…

Я прохожу в гостиную и, только сделав несколько шагов, понимаю, что не разулась! Прошлась по светлому паркету и ковру в грязных мокрых туфельках.

Ступни кажутся невероятно тяжелыми, горят, ноги в капельках подсохшей грязи.

Вся наша жизнь теперь кажется сплошной грязью, и я, и нам… проще выпилиться, как сказал бы Паша.

Бросаю взгляд в зеркало, смеясь: я так тщательно выбирала платье. Самое удобное, чтобы, ну… понимаете, да? Такое, чтобы мужу было удобно под него пробраться, трахнуть меня хорошенько и вернуть тот благопристойный вид, который был до непристойного траха.

Дура. Такая дура.

Опустившись на диван грузно, роняю лицо в ладони. Все тело ноет, в мыслях бардак.

Кажется, во мне не осталось ни сил, ни крови — ничего! Из меня вытрясли нутро, вынули все живое. Звякает что-то…

Муж стоит рядом, наливает из графина в высокий бокал воду.

Спокойный, собранный.

Только горлышко графина позвякивает о край бокала, выдает его чувства.

Все остальное — непоколебимо. Даже внешний вид не портит.

У него разодрана рубаха. Он кое-как вытер рукой кровь, она засохла ужасной маской.

И все равно он — спокойный, красивый, мужественный.

— Выпей, — толкает мне в руки стакан с водой.

Я в тот же миг выплескиваю ее в лицо предателю.

— Понимаю, — кивает. — Заслужил. Теперь поговорим?

Он настойчиво садится рядом и обхватывает меня за плечи.

— Не трогай меня! Не трогай! — прошу сквозь слезы, срываясь на крик. — Убери руки!

— Тебе успокоиться нужно! — тоже повышает голос. — Поговорим, решим, как быть.

— Решение может быть только одно — развод.

Муж лишь настойчивее меня удерживает и больно встряхивает несколько раз.

— Развод ты не получишь! НИКОГДА! Ты моя жена, ею и останешься!