Послышался свист — я приготовилась к боли… и она настала, но не такой, как я ожидала.

Лишь резкий укол, будто меня ударили только наконечником, а не всей длиной плети. Но этого хватило, чтобы я вскрикнула и слезы боли и унижения потекли по щекам.

И тут, из-за спины, раздался голос — тяжёлый, властный, яростный:

— Остановитесь!

Резкий окрик заставил всех замереть.

Слуги, стоявшие передо мной, побледнели и вжали головы в плечи, словно надеялись стать незаметными.

— Освободить, — отрывисто и жёстко прозвучал приказ.

Слуги ожили и поспешили развязывать верёвки на моих запястьях.

Когда освободили, меня попытались оттащить от столба, но я оседала — тело не слушалось, ноги подкашивались.

Я сама повернулась лицом к Дарклэю, тому, кто остановил эту казнь.

Прикрыла грудь разорванной рубашкой, удерживая лоскуты ткани обеими руками. Он возвышался над мужчиной, который только что был моим палачом. Дарклэй перехватил плеть ещё до того, как она полностью опустилась на меня.

Наматывал её на ладонь. Его рука приняла весь замах палача… а потом он вырвал кнут из его рук и бросил его на землю, поджигая магией.

Глаза Дарклэя пылали, когда он посмотрел на меня.

И, кажется, впервые… я не увидела в них ненависти.

— Кто дал приказ?! Кому вы подчиняетесь?! — голос звенел, как удар стали.

— Но… леди Тарвийская приказала… — пробормотал палач, бледнея. — Ваша мать…

— Хозяин в этом доме — я. А не леди Тарвийская. Ты уволен. Исчезни с моей земли, — холодно вынес приговор Дарклэй. — Если ты не знаешь, кому тут все должны подчиняться. Палач отшатнулся и поспешно скрылся, не дожидаясь повторения.

— Немедленно сопроводите леди Тарвийскую в комнату, — бросил он оставшимся слугам. — Я поговорю с тобой лично, мама, — это уже он адресовал матери.

Она гордо вскинула подбородок и, с видом оскорблённой невинности, пошла в сторону особняка. А Элизабет и вовсе исчезла. Ее уже не было видно.

А потом он снова повернулся ко мне.

Он смотрел на меня в упор. А потом сделал шаг ко мне.

Я зажмурилась, уже не зная, чего ожидать.

В этом доме меня только и делают что ругают, унижают…

Я была готова к чему угодно, но не к тому, что он вдруг подхватит меня на руки.

Я вздрогнула, распахнула глаза, рефлекторно вцепилась ему в шею.

Рубашка сползла с плеч, а я не сразу поняла, что вообще происходит.

Челюсть Дарклэя сжалась так сильно, что раздался скрип зубов.

— Ох, — только и прошептала я, тут же отцепившись от шеи дракона и прикрыв голую грудь руками.

А дракон втянул носом воздух, широко раздувая ноздри. Прикрыл глаза — и тут же резко их распахнул.

Ничего не сказал. Просто развернулся и зашагал в сторону особняка, неся меня на руках.

Я украдкой смотрела на него.

На его точёный профиль, на поджатые в напряжении губы, на щетину на щеках. На расстёгнутую на несколько пуговиц черную рубашку. На уставшие, покрасневшие глаза. Я заметила даже засохшие следы крови на воротнике.

Он всю ночь прочёсывал территорию.

Дарклэй распахнул ногой дверь. Дворецкий едва успел отскочить с пути, а потом попятился задом, стараясь не попасть под горячую руку хозяина особняка.

Весь дом словно вымер — ни звука, ни движения.

Он нёс меня молча, чеканя шаг. Миновал холл, поднялся по лестнице на второй этаж. Пошел в противоположную строну от моей комнаты.

Я не знала, куда он меня несет, но когда Дарклэй переступил через порог, я увидела аскетичную обстановку в серо-коричневых тонах, всё стало ясно.

Это была его спальня. Холодная, сдержанная, почти пустая — только массивная кровать с кожаным изголовьем, стол, кресло у окна.