«Я что-то не поняла… — хмуро оглядываю комнату. — Буквально только что я говорила об этом по телефону с адвокатом, и мне сразу с этим же вопросом звонит Сергей…»

На секунду задумываюсь о том, что в комнате может быть прослушка. Мне в это слабо верится, но на всякий случай нужно все проверить.

Если он додумался установить здесь жучки или камеры, то ответит за это по полной программе.

Я хожу по квартире, то плачу (как вчера), то разговариваю сама с собой, и он все это слышит?

Да ну, бред. Я себя накручиваю.

Уже все кажется подозрительным.

— А ты думал, что я пошутила? — спрашиваю, надевая брюки.

— Я понимаю, что ты сердишься на Киру, но, прошу тебя, еще раз как следует подумай о том, почему она поведала Вике нашу семейную тайну.

— Об этом она будет в суде рассказывать, — отрезаю я, и скидываю звонок.

Некогда мне слушать его сказки о том, как Кира пыталась помочь Вике. Я ее насквозь вижу. И в два счета выведу на чистую воду.

Сажусь в машину, отъезжаю от подъезда, беру с пассажирского сиденья телефон, читаю сообщение от Вики, и, не веря своим глазам, резко торможу посреди двора.

«Не надо писать заявление на Киру. Я на суде скажу, что семейную тайну мне рассказал папа».

Меня как будто только что облили ледяной водой.

— Что? — вырывается изо рта нервный смешок. Затем еще один, еще, и я истерически смеюсь на всю машину.

То есть Сергей попросил Вику написать мне сообщение, чтобы я не пошла в суд, и она согласилась сделать это ради… Киры?

Запускаю пальцы в волосы, сжимаю их у самых корней, и растерянно смотрю на двор.

Не понимаю, что происходит…

Они объявили мне бойкот?

Несколько минут сижу в машине и старательно пытаюсь не подпускать к себе новую волну отчаяния. Если она снова накроет меня с головой, как было вчера, то, боюсь, я из нее не выплыву.

Я должна бороться, а не рыдать, размазывая по щекам сопли.

Откладываю встречу с адвокатом, так как пока что совершенно не понимаю, как действовать дальше, возвращаюсь домой, сажусь за кухонный стол, и нервно стучу пальцами по столу.

Хотят, чтобы Кира избежала наказания?

Допустим.

Допустим, я не смогу доказать, что она рассказала моей дочери о том, что мы взяли ее из дома малютки. Но им не удастся заткнуть мне рот. Если не через суд, то другим способом спущу ее с небес на землю. Она будет умолять, чтобы я ее простила, и сама лично расскажет Вике о том, что я никогда в жизни не произносила слова: «Если моя дочь забеременеет, то я отправлю ее на аборт».

Все мои коллеги, преподаватели всех-всех московских школ узнают о том, какая тварь скрывается под маской «Учитель года». Я добьюсь, чтобы ее вышвырнули из нашей школы, и чтобы она больше никогда не смогла работать по профессии. На этот раз никакие связи ей не помогут. Пусть даже не надеется на это.

На нервной почве у меня сильно разболелась голова, а таблетки закончились.

Иду в аптеку и встречаю там мать Жени Скворцова.

— Ольга Алексеевна, здравствуйте! — приветливо улыбается женщина. — А я как раз хотела вам позвонить и сообщить о том, что вчера очень серьезно поговорила с Женей. Кажется, мне удалось донести до него, что сейчас учеба должна стоять на первом месте. Он пообещал, что больше не пропустит ни одного урока и ни одной консуль…

Не успевает договорить, достает из кармана ветровки телефон, шепотом извиняется передо мной, и радостно отвечает на звонок.

— Привет, дорогой! Приземлился? Ой, как я рада! — шире улыбается женщина. — Бегу домой разогревать ужин. Как раз накрою на стол пока ты добираешь из аэропорта. Давай, жду-жду-жду.