— Хорошо, — сдержанно изрекаю я, — ты узнала правду. Теперь скажи, почему ты до такой степени обозлилась на меня? Ты же взрослая девушка, и прекрасно понимаешь, что детям-сиротам гораздо лучше живется в семье, чем в детском доме. Или нужно было оставить тебя там?

— Оль! — одергивает меня Сергей.

— Что, Оль?! — резко разворачиваюсь к нему с выпученными глазами. Я уже на пределе. Сейчас взорвусь. — Объясните мне кто-нибудь, что я сделала не так? Что за преступление я совершила, из-за которого ребенок решает уйти из дома?

В полном отчаянии смотрю на них по очереди и поджимаю дрожащие губы.

— Удочерила девочку, которую бросили родители, любила ее как родную, заботилась, оберегала всю жизнь, отдала ей всю себя. ЭТИМ Я ПРОВИНИЛАСЬ?

Понимаю, что я на грани, делаю несколько глубоких вдохов, медленно вытягиваю руки вдоль тела, разжимаю кулаки и изо всех сил напрягаю пальцы — до боли, чтобы направить в них всю свою злость.

— Вика, я знаю, что на тебя сейчас очень много всего навалилось, — спокойнее продолжаю я. А она, не обращая на меня внимания, продолжает кидать вещи в чемодан. — Я в курсе, что ты беременна. Знаю, что ты из-за этого поссорилась с Димой. И очень хочу поговорить с тобой об этом, и о твоем удочерении. Давай спокойно обсудим все наболевшие темы. Ты же знаешь, что я никогда не давала тебе плохих советов, и…

— Но сейчас собираешься дать? — снова усмехается она. — Хочешь отправить меня на аборт?

— С чего ты это взяла? — оторопело смотрю на нее.

— А как же институт? Как же образование, на котором ты вечно зациклена? — нервными движениями достает из шкафа школьные блузки, как попало сворачивает их и кидает в чемодан. — Только не надо говорить, что ты будешь рада этому ребенку. Сегодня Кира мне рассказала, как ты отнеслась к новости о том, что одна из ваших бывших учениц забеременела. И как сказала, что, если бы я забеременела, то ты бы не позволила мне рожать, пока не получу образование.

— Что? — в шоке выдыхаю. — Я никогда такого не говорила, и никогда не скажу! Сама знаешь, что я во всем тебя поддерживаю, а сейчас веришь словам Киры, которая увела из семьи твоего отца? Звони ей! — велю Сергею. — Или силой вези ее сюда!

Готова убить гадину.

Задушу!

Места живого от нее не оставлю!

— Оль, нам всем нужно остыть. Давай мы с Викой сейчас уедем, я сам с ней обо всем поговорю, и…

— Я сказала, вези ее сюда! — приказываю, испепеляя его взглядом. — Она настроила против меня дочь, она оболгала меня, и я требую, чтобы она за это ответила!

— Я обязательно все выясню, не переживай, — выставляет передо мной ладони. — Тише-тише, успокойся.

Да как тут успокоиться, когда весь мир повернулся против меня?

Эта гадина разрушила мою семью, выставила меня перед дочкой мегерой, детоубийцей, которая способна родного ребенка отправить на аборт, а мне говорят «успокойся»?

Я, конечно, сильная женщина, но не железная, извините.

После измены мужа и так нервы на пределе, а теперь еще и дочь записала меня во враги.

В то, что я хотела ей сегодня рассказать о ее рождении — не верит. В то, что я ни за что на свете не отправила бы ее на аборт — тоже не верит. Я что, монстр какой-то?

Подхожу к чемодану, отодвигаю его в сторону, и выпрямляюсь перед Викой.

— Я никуда тебя не отпущу в таком состоянии. Можешь закрыться в комнате, можешь не разговаривать со мной, можешь объявить голодовку, но все равно останешься дома. Поговорим обо всем, когда ты сама этого захочешь. А сейчас, пожалуйста, — прерывисто выдыхаю я, — просто останься дома.

Чувствую, как глаза жгут слезы, голос начинает дрожать.