А мне нечего ответить. Я не знаю, почему Василий отключил телефон и не отвечает, но… доктор спрашивает меня о биологическом отце Леночки.

Доктор хмурит брови, явно демонстрируя раздражение.

– Поймите, Евгения Ивановна, мне нужны четкие ответы. Так имеет ли отец Лены хронические заболевания?!

Прикусываю губу, руки дрожат, когда я выговариваю тихо, семейную тайну открывая:

– У нас с мужем не получалось забеременеть естественным путем, проблемы были с его стороны… поэтому мы приняли решение провести ЭКО, и семя было донорским.

Вновь глаза поднимаю и на врача смотрю, который крепко задумывается, а у меня будто ноги слабеют, и ощущение такое появляется, словно оседаю. Упала бы, наверное, если бы стояла, а сейчас какая-то слабость подступает.

Предчувствие какое-то бьется в груди. Давит так, что дышать становится сложно, слезы на глаза наворачиваются, и вопрос слетает с дрожащих губ:

– Скажите, доктор, что с Леночкой? С ней все хорошо?

И столько надежды у меня в голосе… надежды… которая ударяется о суровую реальность, когда врач снимает очки и теребит их в руках, делает паузу и вновь на меня смотрит серьезно, без толики каких-то чувств.

Скупо и профессионально. Как привык, учитывая, что, скорее всего, профессия такая – каждый день сталкиваешься с людскими драмами и болью.

Откладывает в сторону очки, и в повисшем молчании этот стук раздается звоном колокола, от которого я вздрагиваю.

– Что могу сказать, Евгения Ивановна.

– Правду, – слетает с моих одеревенелых губ ответ.

– Я вам советую найти биологического отца Лены. Боюсь, Евгения Ивановна, это единственный шанс на спасение вашей дочки…

4. Глава 3

Слова врача оглушают. Я дышать не могу. Смотрю на Семена Витальевича и понимаю, что воздух заканчивается.

Явно считывая то, что со мной прямо сейчас происходит, доктор встает, отходит к кулеру и возвращается ко мне.

– Пейте, Евгения Ивановна.

Вкладывает в мои дрожащие пальцы одноразовый стаканчик, и я пью воду, постепенно понимая, что чернота перед глазами рассеивается.

– Вам нужно успокоиться. Принять ситуацию.

– Это какая-то ошибка! Лена у меня активный и здоровый ребенок. С ней у меня почти никаких проблем! Мы даже гриппуем редко, она у меня ничем таким никогда не болела. А какие детские болячки и бывали, то все в самой легкой форме…

Слезы текут по щекам. Губы дрожат.

– Это ошибка… понимаете? Лена здорова…

Последнюю фразу уже почти шепотом произношу, напарываясь на снисходительный взгляд врача.

– Я говорю, опираясь на результаты анализов, Евгения Ивановна, все более чем серьезно…

Меня захлестывает каким-то отчаянием, которое штормовой волной накрывает, сносит, уносит и разбивает о скалы реальности.

– Но… как… почему?! Что с моей Леночкой?! – наконец задаю вопрос дрожащими губами. Меня начинает трясти так, что зуб на зуб не попадает.

– Печально, но дети болеют. Это самое сложное в жизни. Когда малыш, которому жить и жить, страдает от недуга, который…

Замолкает, не выговаривает страшных слов, которые я просто считываю в молчании доктора. Прикрываю веки и рыдать начинаю, меня накрывает истерикой.

– Евгения Ивановна, соберитесь. Слезами делу не поможешь.

Ровный голос врача вытягивает меня из агонии, в которую я погружаюсь.

- Сейчас вы должны понимать, что ситуация хоть и ужасна, но… в случае с детьми часто есть возможность стопроцентного исцеления. Так бывает. Детский организм очень быстро способен справиться, если вовремя принять необходимые меры.

– Какие меры? Что вообще с моим ребенком? Может, это все ошибка какая-то? Лена просто упала и ударилась! Дети часто падают!