Это странно. Почему именно сейчас? Что ему нужно? Так он отвлек меня от Лады?!

И ничего не сказал про кулон. Уволок меня из зала, чтобы я не подошла к ней? Зачем? Действительно соскучился? Не может без меня? Тогда отчего именно в тот момент, когда на выставку явилась эта стерва?

Включаю воду, лью ледяные струи на лицо. Прохлада остужает. Но щеки все равно горят. Я так устала. Я хочу просто жить как все. И не чувствовать бесконечной тревоги в душе и сердце.

Опять смотрю на себя в зеркало. В декольте платья возле кромки ткани остался особенно сильный кровоподтек. Андриевский и раньше часами облизывал мою грудь, а сегодня просто с цепи сорвался. Мне бы холодный душ или ледяной ветер. Чтобы начать мыслить трезво.

Но, пока я об этом думаю, дверь одной из кабинок приоткрывается. За спиной слышны шаги и стук каблуков.

Вцепившись в край раковины, я так сжимаю зубы, что всю челюсть сводит. Не оборачиваюсь и не смотрю в зеркало — по одному запаху духов я понимаю, кто это.

— Привет, Снежинка, — произносит Лада, а я аккуратно сдерживаю дыхание.

Как бы там ни было, я не покажу этой с*ке, что я страдаю.

— Здравствуй, Лада, — медленно отрываю руку от раковины и снова тянусь к крану, выключаю его, шум воды сейчас раздражает.

Она идет медленно и плавно. Снова смотрю перед собой. В зеркале наши взгляды встречаются. Она красивая, несмотря на то что старше.

А еще, в отличие от меня, она очень в себе уверена. На ней узкое черное платье, грудь привычно вывалена наружу и между двух полушарий снова лежит наш злосчастный кулон.

— Поздравляю. Чудесная выставка. Видела твои скульптуры, как всегда, великолепно, талантливо, дерзко, — говорит она сладким голосом и подмигивает мне.

— Спасибо, — выдавливаю я через зубы.

Стараюсь держать себя в руках, прямо-таки заставляю себя крепиться. Самое главное, ни в коем случае не показывать этой грымзе свою боль. Иначе она выиграет. Одно дело — развод, мало ли, не сошлись характерами, а совсем другое — продемонстрировать, что она победила, растоптала меня, уничтожила. Что я ее боюсь, что я к ней ревную, что моя душа разрывается на части каждый раз, когда я вижу их вместе.

Но я уже давно довела себя до ручки. Мечтаю вырвать ей все волосы и уменьшить пухлость губ, а также обстричь опахало ресниц и капельку укоротить ногти, поэтому не могу молчать.

— Как тебе удалось вырваться из офиса во время рабочего дня? — выжимаю из себя улыбку. — И откуда тебе известно о моей выставке?

— Я заметила брошюру этого мероприятия у Елисейки на столе. — Достает она губную помаду ярко-красного цвета и смело проводит ею по губам, в итоге они становится еще крупнее.

Елисейки?! Она сказала — Елисейки?! Охренеть! Даже я его так не зову.

Но, чтобы не показать себя чокнутой истеричкой, чтобы справиться, побороть и не упасть в грязь лицом окончательно, я еще сильнее, до боли стискиваю зубы, отчего в ушах аж шумит. Можно сколько угодно ссориться с мужем, страдать от этого, плакать, изводить себя, но показать его любовнице величину своего горя, свою ничтожность и слабость — никогда. Ни за что.

— То есть ты просто ушла с работы, и все? Не боишься увольнения?

— Я на хорошем счету, — подмигивает мне самоуверенная стерва и, сложив свою косметику в сумочку, собирается покинуть туалет.

Она на хорошем счету?! О чем она говорит? Что за тот минет, что она делает ему каждое утро в его пафосном президенском кабинете, он не уволит ее, даже учитывая прогул?

Глаза застилает красная пелена, меня аж тошнит от ненависти, злости и обиды. Я хочу заорать, охваченная приступом еще более жгучей ревности. Внутри все клокочет от унижения. В глазах крутятся слезы, и помещение уборной превращается в калейдоскоп из звезд и пузырей.