Бо-о-о-оже… Не жили спокойно, нечего и начинать…

Но это никуда не годилось. Что за паника? Что за ажиотаж? Дурдом какой-то. Будто я на первом свидании со звездой школы. Вон и чулок уже спустила, в полуготовности. Осталось только позу томной лебедушки принять и ручку на взволнованно вздымающуюся грудь приложить. Вот так. Нет, не так. Ага, и платьице этак вот подобрать, чтоб коленка торчала…

Чулок!

Сползший чулок, дамы, это некомильфо. Срочно подтянуть. Чулки, слюни… Нервы… Нервы уже некуда. И так натянуты, что вот-вот полопаются.

Можно мне какую-нибудь чудесную таблетку со спокойствием мгновенного действия локальной направленности? Чтоб и валенком не выглядеть и голову от Риза не терять? Удружила мне хозяйка тела с этим своим роковым влечением. Как же она замужем была с такой тягой налево? Недельное отлучение от лицезрения Ханта сказалось дурно. Еще эти его подарочки регулярные. Сегодня вот не было. Почему?

Блейз за перегородкой в зале ворчал, что колокольчик опять зацепился, взял стул и потащил к двери – снимать. В прыжке управляющий до штыря не доставал. Но попробовал и ругался песцом. Потом пошел за стулом. Вы слышали когда-нибудь чтобы песцы сами собой ругались? О! Кажется достал. Колокольчик звякнул раз другой, заглушив очередное ворчание Блейза.

Что это я делаю? А, подтягиваю. Ладно, нет волшебной таблетки, сама обойдусь. Почти уже и успокоилась. Подумаешь, глаза у него. У меня тоже глаза и посмотреть есть куда. Сейчас сбрую поправим и в бой. Ой…

– Неожиданно, но приятно, – раздался чуть повыше согбенной меня тот самый голос.

Рука дрогнула, застежка подвязки выскользнула, чулочек пополз вниз вместе с моим самообладанием, но их перехватили. Увы, не я. Ох и длинные же руки у р-р-р… х-х-х… Риза Ханта.

Поймал, пристегнул, а шаловливые пальчики так и оставил. Знаток! Он уж точно ловчее меня с подвязками управляется. И такая досада меня на свою беспомощность перед этим ловеласом взяла, что вся паника куда-то делась.

По здешним меркам сейчас за перегородкой происходило форменное безобразие, и мне, хоть и бывшей замужем даме, полагалось бы рдеть лицом до малинового сияния, но в моем прошлом были пляжи топлес и ультра мини в клубах, так что нет, магиус Хант, фигвам – такая индейская национальная изба.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, взяла Риза за запястье, чтоб убрать его руку с теплого места и одернуть платье, как свидетелей модного приговора стало больше ровно на одну невысокую пышную даму приятного возраста.

– Ризер Хант! Негодный мальчишка! Я извелась вся, а он уже больше недели в Остерне и носа домой не показал! – вострубила она рассерженным шмелем.

Полосатое черно-горчичное платье и уткнутые в бока кулачки, в одном были зажаты перчатки, усиливали образ. Дама сразу стала казаться больше, а “негодный мальчишка” мгновенно сник и попытался то ли спрятаться за мной, то ли со стенкой слиться. Даже тень как-то гуще сделалась. Но даме все эти ухищрения не были помехой. Ее великолепные зеленовато-карие глаза сверкали праведным материнским гневом.

– Теперь-то я вижу, что за такие важные дела мешают тебе явиться к матери. Да еще каких-то профурсеток в мой магазин натащил и чулочки тут поправляет! – продолжала возмущаться леди.

– Простите, милочка, если оскорбила, и понимаю, такому сложно противостоять, но у меня тут воспитательный момент. – Это уже мне.

И чуть щурясь, как страдающие куриной слепотой люди, вгляделась за меня, где заныкался Хант.

– Ничего, ничего, – закивала и завертела головой я, пытаясь вспомнить, кто такие профурсетки, и стоит ли мне оскорбляться.