Миновав строгую консьержку, поднимаюсь на лифте на нужный этаж. Несмотря на то, что у меня есть ключи от квартиры, я нажимаю на звонок. Не то чтобы я нежеланный гость, в конце концов это мои родители, но не с порога же заявлять, что я развожусь и возвращаюсь в отчий дом.

По ту сторону слышится топот ног, а затем мелодичные голос матери:

— Кто там?

— Мам, это я!

— Кира?

Она два раза поворачивает замок и открывает дверь. С явным удивлением взирает на меня.

— Я к вам… погостить.

— Милая, проходи! А ты чего не предупредила? Я бы тебе твои любимые пирожки с вишней испекла.

— Да как-то неожиданно получилось вырваться, — не вдаваясь в подробности, отвечаю.

Мама помогает мне раздеться, продолжая лепетать о том, что ей нечем накормить любимое дитя. Ее волосы за этот год еще больше поседели. Конечно, она закрашивает седину, но она все равно пробивается. Голубые глаза все-такие же лучистые и простодушные, а улыбка мягкая и добрая.

— Как там Маратик? Отец говорил, что у них новый проект какой-то намечается, но я в эти дела не лезу. Ты же знаешь.

— Работает, как обычно.

— Одно слово — мужчина. Ну и хорошо, что работает, а не лодырь. Мужчина добытчиком должен быть, Кирочка, а женщина домом заниматься, детками…

Собственно говоря, в этом все моя мама — Алла Борисовна. Она из тех женщин, которые никогда не соперничают с мужчинами. Всю жизнь она поддерживала отца во всех его начинаниях и умело направляла, при этом пожертвовав своей карьерой примы-балерины. Как вы понимаете, она пыталась весь свой нерастраченный потенциал реализовать во мне, но когда пришло время… Мне пришлось пойти по ее стопам в самом прямом смысле. Стать женой и хранить очаг, чтобы это ни значило.

Какой к чертям собачьим очаг, спрашивается? За год мы ни разу не растопили камин с Багировым. Понятное дело, что выражение фигуральное. Однако у нас с Маратом не получается никакой семьи. Так, сожители максимум.

— Кстати, как у вас с детками?

Мама глядит на меня с неприкрытой надеждой, и когда я честно отвечаю, что пока не получается, она заметно расстраивается.

— Где отец? — спешу перевести тему.

— Он на работе. Сколько не говорю ему, что пора уже на пенсию, как об стенку горох! Может, ты попробуешь, Кирочка?

— Мам, если он тебя не слушает, то меня и подавно.

— Упертый дурак, что с него взять! — фыркает. — Ты иди располагайся, а я пока нам чай поставлю.

Мама уходит на кухню, а я иду в свою старую комнату, в которой провела все детство, юношество и немного взрослой жизни. Идеальная чистота на столе, кровать заправлена розовым пледом, а на полках статуэтки балерины. Признаться, я дико скучаю по балету. Сердце сжимается от тоски. Моя жизнь могла повернуться иначе, не выскочи я замуж.

Это я могла бы сейчас танцевать на сцене оперного, а не Ольга Ермакова — моя главная конкурентка. Ездить по гастролям, а не думать о том, что приготовить на ужин.

Бросив сумку на кровать, выхожу из комнаты. Не хватало еще в истерику впасть! Было и было.

На столе уже остывает чай, а от свежих заварных пирожных слюнки текут. Мама продолжает расспрашивать о каких-то бытовых мелочах, на которые я отстраненно отвечаю. Все думаю о том, как ей сообщить о своем решении.

— А Маратик сегодня приедет за тобой или ты с водителем? — размешивая сахар в чашке, спрашивает.

— Он не приедет, мам, — холодно чеканю. — Я хочу развод.

Она каменеет. Выглядит как громом пораженной, судорожно сглатывает и шепчет:

— Ты же шутишь?

— Нет. Не шучу. Я хочу развод.

— Н-но как же так… Маратик ведь хороший. Семьянин, работящий, опять же. Ты ни в чем не нуждаешься, Кира.