***

Я делаю шаг назад и поднимаю подбородок.

— Мотивируешь? Унижением?

Он качает головой, словно показывая невидимому зрителю — посмотрите, мол, с кем приходится иметь дело.

— Ты все воспринимаешь в штыки. С тобой невозможно нормально разговаривать.

— Нормально — это когда ты приходишь в мой дом, в мою квартиру, устраиваешь допрос с пристрастием, критикуешь каждую деталь, а потом говоришь, что я "не создала подходящие условия"?

Он усмехается.

— Настя, ты живешь в иллюзиях. Ты хочешь, чтобы все осталось, как раньше. Чтобы дочь тебя слушалась, чтобы я молчал, платил и не мешал. А жизнь — она другая.

— А ты, выходит, уже устроился в новой жизни? — я смотрю ему прямо в глаза. — Все у тебя там ровненько?

— Не твое дело, — мгновенно холодеет он.

— Зато моя дочь — мое дело, — огрызаюсь я. — Или она теперь тоже "не мое"?

Он подходит ближе, и в его лице вдруг проступает что-то хищное, опасное:

— Не забывай, что юридически все еще решается. И ты, Настя, пока не в самом выгодном положении. Ни работы, ни доходов, квартира чужая. Да, ты там что-то поклеила, накидала подушечек, но это не делает тебя самостоятельной.

— Ты серьезно? Думаешь, я не справлюсь?

Он смотрит на меня, как будто я сказала глупость:

— Я думаю, ты переоцениваешь себя.

— А ты всегда занижал. Удобно, правда?

Его губы изгибаются.

— Это не я тебя занижал. Это ты сама себе поставила потолок. Пока я рос и развивался, ты топталась на месте.

— Не ты ли зарубал в зародыше все мои попытки достичь чего-то большего?

— Я просто экономил твои силы и время, дорогая, спасая тебя от разочарования, — ядовито ухмыляется он.

— Ну что ж. Спасибо, что напомнил, как ты меня на протяжении двадцати лет "мотивировал", доказывая, что я ничего не добьюсь!

— Не передергивай. Просто не строй из себя жертву. Хочешь начать с нуля — начинай. Только не удивляйся, если мир окажется не таким мягким, как я.

— Ах, ну да. Ты же у нас просто образец мягкости и заботы!

— Вот именно. Только моя забота — она по делу и искренняя. А твоя, как оказалось, пшик!

— Пшик? — удивленно моргаю я.

Слова бьют, как пощечина. Забота — пшик? А двадцать лет стиранных рубашек и борщей?

— Да. Раньше ты постоянно изображала курицу-наседку. Не слезала с меня со своими постоянными "Как себя чувствуешь?", "Ты устал?", "Ты поел?", "Таблетку принял?", "Чаю налить?"... А сейчас что? Даже не спросила, как я! А значит, все это было ложью и показухой!

Фига себе! Он серьезно?

— Так я тебе не жена уже. Почти. Нас вот-вот разведут. Почему я должна спрашивать, как ты? Пусть твоя новая любовь теперь интересуется, поел ли ты, — пожимаю я плечами.

— Она относится ко мне как к мужчине, а не как к ребенку! — презрительно заявляет он. — И не будет доставать меня такими глупостями.

— Ну и прекрасно. Рада за вас обоих, — сглатываю я болючий ком в горле. — Тогда к чему тут твои претензии?

— Ты так ничего и не поняла. Вот поэтому ты и будешь одна.

— Очень мило.

— Тебе нужно научиться быть женщиной, Настя. Настоящей.

Я молчу. Внутри кипит злость. Яркая, сильная.

А он медлит, будто ждет, что я что-то добавлю. Извинюсь. Спрошу совета. Начну оправдываться.

Но я молчу.

— Что ты так смотришь? — не выдерживает он. — Хочешь что-то сказать?

— Да, хочу. Когда развод, Игорь? Уже месяц прошел. Они назначили дату? — сухо спрашиваю я.

В его взгляде мелькает раздражение. Похоже, он ждал от меня другого.

— Нет, пока нет. Думаю, скоро. Дам знать, как будут новости.

Я молчу.

— Ну, ладно… я пойду.

— Конечно, — говорю я.

Он выходит в прихожую, и я иду следом. Не провожаю — просто контролирую, чтобы не задержался.