И добавляет с гордостью:

— Вот что значит мужчина серьезный. В любой день — в галстуке. Не то, что некоторые… все с ширинкой нараспашку.

— Ага, деловое, — тянет тетя Света с усмешкой, жуя колбасу. — Особенно рука его на очень "деловой части" этой… кхм… дамы лежит.

— Ну, может, поздоровались просто, — не сдается свекровь. — — Камера неудачно поймала. Сейчас везде камеры! В туалет зайдешь и боишься чихнуть, как не вовремя сфотографируют!

— Настя… — шепчет рядом Ирина, трогая меня за локоть. — Ты как?

Я молчу. Слова в горле застряли, как кость. Если открою рот — разревусь или заору. Или поднос об пол шмякну.

Вцепилась в него так, что пальцы побелели.

В этот момент меня за рукав хватает крохотная ладошка.

Я опускаю глаза — Валечка, сидя на руках у Ирины, беззубо мне улыбается, как будто светится. Тянет ручонки, хочет ко мне.

Чистый, крошечный человек. Еще не знающий, что мужчины врут, а любовь... иногда делает больно.

Стараюсь не расплакаться.

Внутри у меня все трещит по швам, но я, будто в трансе, ставлю поднос на стол и беру малышку на руки.

— Ой, кто тут у нас солнечный лучик? — говорю ласково, хотя голос дрожит. — Кто тут самая красивая девочка?

Улыбаюсь ей. Криво, наверное, но стараюсь.

Вокруг шепчутся. Пялятся. Кто-то глаза отводит, кто-то смотрит с жалостью. А кто-то уже с ухмылкой — мол, вот оно, доигралась.

— Настенька, — начинает Нина Андреевна, складывая руки на столе, как председатель совета. — Я вот что скажу. Женщине важно не только борщ сварить. Женщине надо вдохновлять. А ты у нас… ты у нас уютная. Это, конечно, хорошо. Но вдохновение… понимаешь… оно ж не у всех есть. Не всем дано, значит.

Прижимаю Валечку покрепче и выдавливаю:

— Как хорошо, что у вас его с избытком, Нина Андреевна.

Она сияет. Решила, что это комплимент.

А я продолжаю держать лицо. Потому что ребенок на руках. Потому что нельзя сейчас… треснуть.

Но внутри лопается что-то тихо-тихо. Как мыльный пузырь.

— А Ксюша-то где? — громко влезает тетя Света. То ли тему сменить хочет, то ли добить меня. — Что, даже на праздник не приехала?

Все взгляды снова на меня.

Их много. Сочувственных. Или им кажется, что сочувственных.

А кто-то, я чувствую, уже чуть ли не хихикает — мол, и муж гуляет, и дочка ее бросила.

— У нее встреча с подругами, — говорю спокойно, хотя горло жмет. — Давно договорились. Не буду же я ее за шкирку тащить.

— М-да, — протяжно тянет свекровь, закатывая глаза. — Молодежь нынче вообще без понятий. Вот если бы я не пришла на семейное торжество, моя мама бы меня до сих пор отпаивала. А сейчас… встреча с подружками важнее родни.

— Ну, еще не вечер, может, заглянет, — пытаюсь улыбнуться я.

Легко, непринужденно. Не выходит.

— А что ей заглядывать-то? — бурчит кто-то с краю стола. — У них теперь свобода да личные границы. А семья — только если удобно.

— Ну а в кого ей быть ответственной? — добавляет тетя Света. — У Насти характер мягкий. А у Игоря дел по горло. Мы уж видели каких. Вот и растет, как трава.

На секунду в комнате становится совсем тихо.

— Да все они сейчас такие, — влезает свекровь. — Чуть что — на диван с телефоном. Диагнозы себе выдумывают — депрессия, выгорание. Раньше как было? Температура 38, а я за картошкой топала. А сейчас что?

Улыбаюсь. Скулы уже ноют.

Считаю про себя: вдох, выдох. Раз. Два. Три.

Если начну отвечать — понесет. А мне нельзя. Надо держаться.

Я сижу, крепко прижав к себе Валечку. Она теплая. Сладко пахнет чем-то молочным.

Пытается схватить меня за нос, улыбается, и я ей в ответ.

Криво. Но стараюсь.

Хочется просто исчезнуть. Раствориться. Чтобы никто не трогал.