– Жаль, – вздыхает Кирилл. – Значит, будем чай пить, а потом ключи искать.

– Нет, Кир, давай сразу ключи поищем, и я пойду, – начинаю нервничать сильнее. Он же рассмотрит сейчас моё зарёванное лицо, которое не пришло до конца в норму, да и состояние у меня всё ещё дёрганное, и с каждой секундой держать лицо всё сложнее.

– Хорошо, как скажешь. Так, давай думать, где они могут быть? – осматривает он задумчивым взглядом прихожую.

А потом мы честно ищем ключи. Заглядываем в ящики комода, открываем шкафчики. Но их нет.

– А позвонить тёте Наташе нельзя? – спрашиваю, жалобно сводя брови.

– Да, точно, – хлопает себя по лбу Кирилл.

Достаёт телефон. Гудки-гудки. Трубку никто не берёт.

– Блин, возможно, спит уже. Или на беззвучном телефон просто.

– Чёрт, что же делать? – растерянно шепчу я.

– Как что? Я же сказал, чай пить. Пойдём, подруга моя детства, – обнимает меня за плечи и ведёт в сторону кухни. – Расскажешь мне про свои успехи, а я тебе про свои залёты. Так и время скоротаем.

И так легко он это говорит, что отказать я просто не могу. Да и выхода у меня не остаётся. Не на улице же мне маму с юбилея ждать.

На кухне Кир усаживает меня у окна, сам ставит чайник, пытается что-то отыскать в холодильнике.

А я смотрю на него и невольно начинаю улыбаться. Так неуместно он смотрится на этой маленькой кухне. И никак у меня не ассоциируется с тем долговязым пацаном, которого я знала в детстве.

Кир открывает шкаф, тянется за чем-то к верхней полке.

– Ты чего ржёшь, Светик? – оглядывается на меня через плечо, доставая тёмную бутылку.

– Я вспомнила, как ты в детстве лазил в тот же самый шкаф за конфетами, – в груди теплеет от этих воспоминаний. – Только тогда ты подставлял табуретку и чуть не упал с неё, когда тебя мать застукала.

– Да, – смеётся тоже, – и полотенцем отходила, я помню. У меня ж на шоколад была аллергия, – ставит бутылку коньяка на стол. – Собственно, она бы и сейчас отходила, – кивает на бутылку.

– Что, тоже аллергия? – невольно продолжаю улыбаться.

– Ага, – подмигивает. – Но в терапевтических целях можно. Давай, Светик, – разливает коньяк по рюмкам, – колись, что там случилось у тебя? Может, морду надо кому набить, или ревность вызвать? У тебя муж нормальный или так, м? – впивается в меня взглядом.

Я теряюсь мгновенно, опускаю глаза. И так подкатывает всё случившееся комом к горлу… Но говорить о своих проблемах постороннему по сути человеку слишком тяжело.

– Всё хорошо у меня, – пытаюсь соврать, но и сама понимаю, что получается совершенно бездарно.

Вот только минуту назад мне показалось, что я смогла отвлечься, а сейчас…

– Свет, – смотрит на меня Кирилл так тепло, с какой-то щемящей нежностью.

Понял всё, – доходит до меня очевидное.

И мне хочется заорать, чтобы не смел жалеть. Потому что… Потому что…

Я не могу это контролировать!

Слёзы подкатывают комом. Лучше бы наорал! Агрессии противостоять намного проще, нежели когда тебя кто-то искренне «гладит».

– Прости, Кир, мне пора, – выдавливаю кое-как, встаю.

Но он не пускает. Ловил за рукав, разворачивает и так ловко впечатывает меня в свою широкую грудь.

– Не пущу никуда, – отрезает жёстко. – Рассказывай! Кто тебя обидел, м, подружка?

И руки его мощные, но такие нежные, так аккуратно держат меня.

Скашиваю глаза на его расписные костяшки. Огромные кулаки. Мне бы такие… Я бы ими отвесила кое-кому…

Но сейчас эти руки очень ласковые.

И это ужасно. Они как будто срывают с меня последние покровы защиты…

Ком становится слишком большим.

– Тише, Светлячок, всё будет гуд, – успокаивающе шепчет Кир, вспоминая моё детское прозвище, но действует это прямо противоположным образом.