Хочу резко, но получается вяло оттолкнуть его руку, а потом и сама отстраняюсь от него. Это не мой муж. Не Арсений. Это чужой человек! Мамочки, где я?

Мне становится дико страшно за долю секунды, и тут сознание решает вспомнить все, что со мной случилось. Корпоратив, новость об измене мужа, попытка убить меня, тряпка с запахом, машина, лес и собака. Воспоминания накатывают волнами, хаотично и накрывают с головой.

Хватаюсь за голову и оттягиваю волосы до боли. Он предал меня, решил убить, несмотря на то, что мы были семьей. Он все время играл. А сейчас я… неизвестно где, неизвестно с кем.

Резко распахиваю глаза несмотря на боль. Теперь сидеть вслепую небезопасно. Резь вызывает слезы. За влажной пеленой сложно что-то разобрать, но очертания камина улавливаю, теплые тона.

- Эй, с тобой все хорошо? – кладет ладонь между лопаток, проводит ею вверх-вниз несколько раз, а я пошевелиться боюсь.

Его спокойный тон говорит о том, что нечего бояться, но я не могу успокоиться. Мне страшно. И без того сердце бешено стучало, а сейчас так и норовит вырваться из груди, пробив ребра.

- Так, не нравится мне все это, - тяжело вздохнув, резко опускает руку, а потом забирается уже двумя ладонями под футболку и ведет ими вверх, и тут я понимаю, что без лифчика.

- Что вы делаете? Не смейте, не трогайте меня! Уберите руки!

Верещу от возмущения, а ему абсолютно все равно на это. Хотя в моем состоянии крика-то и нет, так, писк или громкий шепот скорее.

И все же, разве протеста недостаточно, чтобы остановиться? Почему он продолжает свои поползновения? Незнакомец настойчиво пытается задрать футболку выше, несмотря на мое сопротивление. Я упрямо прижимаю руки к бокам, чтобы у него ничего не получилось, а он все равно задирает хлопковую ткань.

И тут до затуманенного сознания доходит ужас произошедшего. Мамочки. Это он меня полностью... Он все, меня… Он что, все видел? Всю меня?

Да. Конечно, да. По-любому раздевал и переодевал меня именно он, и явно делал это не с закрытыми глазами. Каков подлец. Нет, я благодарна ему за то, что не бросил умирать, всю жизнь обязана буду.

Но снимать белье было уже слишком. Оно явно не было мокрым. Это блажь взрослого озабоченного мужчины, который не упустил возможности облапать беззащитную женщину. И почему я смущаюсь этого, а не злюсь? Должна именно злиться, но этого нет. Неужели настолько плохо, что сознание повело?

- Не дергайся, - говорит с нажимом, но я не слушаю его. - Нужно снять футболку и растереть тебя. Мне не нравится, что ты вся горишь. Да не трясись ты, не собираюсь я к тебе приставать, успокойся, - уже рычит сквозь зубы, но мне от этого не легче.

- Не надо меня растирать, ничего не надо, - хриплый голос раздражает, но говорить больно и сейчас не до того, какое мнение он обо мне сложит. - Где мои вещи? - ерзаю по дивану, стараюсь отползти от него.

- Вещи мокрые еще, не высохли. Куда поползла? - бросает последнее с раздражением и схватив за талию лапищами, подтаскивает обратно к себе, усаживая к себе на колени, чтобы точно никуда не делась.

Блин, не успела. Даже если бы силы были, все равно бы не смогла от него сбежать. Куда? Как? Он ведь огромный, просто огромный мужик. Один его шаг, как мои два. От такого захочешь, не сможешь убежать. И как мне быть, не знаю. Что делать: смеяться, плакать, бежать, умолять, что делать?

- Пожалуйста, отпустите меня. Мне домой надо, - пытаюсь говорить жалобно, но голосом пропойцы это получается не очень хорошо. Саму себя слушать противно, представляю какого ему. - Не трогайте меня, я ведь вам ничего плохого не сделала, пожалуйста, не надо, - и начинаю хныкать, а самой каждое слово дается с болью в груди, да и в горле тоже, а этот наглец удобнее устраивает меня на коленях и прижимает к себе.