Он говорил, чтобы выбрал детей. Хотел остаться с нами. То есть, с ними.

А я где в этом желании?

Я хоть что-то значу для мужа после всех лет?

– Мам, ты где? – кричит старшая дочь. – Я этого подкидыша сейчас удавлю!

– А вот и не удавишь, – смеётся Тоша. – Меня больше любят. Потому что я единственный сын.

– Ты станешь единственный мёртвый сын. Мам!

Я тяжело вздыхаю. Нужно идти и разбираться, пока дети друг друга не удушили. Они бывают дружные за пределами дома.

Но тут…

Три маленьких всадника Апокалипсиса, которые между собой воюют.

Но я с места не могу сдвинуться. Смотрю на мужа, не узнаю. В голове вакуум. Тотальная прострация без понимания, что делать дальше.

Как достучаться, если Мак сейчас глухая стена.

– Настя, прекрати бить брата, – доносится голос моей мамы.

– Я ума ему прибавляю! – отзывается дочь, а через секунду визжит Тоша.

– Тихо! – рявкает Мак, и в доме мигом повисает тишина.

Для детей он авторитет. Они его всегда слушаются, уважают. А ко мне бегают жаловаться, если с отцом договориться не получается. У нас с самого начала сложилась такая тактика.

Отца нужно уважать и чуточку бояться, чтобы мне было чем пригрозить, если дети шкодничают. А меня – любить и искать поддержки.

Этого у Мака не отнять. Он хороший отец. Всегда помогал с детьми. Был рядом, помогал после работы, замученный и уставший.

Интересно, со своей хорошей Ларой они так же делают? Он строгий, она разрешает?

Меня разрывает противоречивыми желаниями. Ударить мужа, накричать, наплевать на свидетелей.

Мелькает малодушная идея. Подхватит свою сумочку и сбежать, пусть Мак сам со всем тут разбирается.

Но детей так просто не забрать. Будет тысяча вопросов, истерики, разборки. А оставить их…

Ни за что. Я не подарю Макару такой шанс. Рассказать свою версию происходящего, выставив меня истеричкой.

Я совершенно не знаю собственного мужа. Где гарантия, что он не навешает лапши детям, пока меня не будет?

– Доча, ну ты где? – недовольно зовёт отец. – Принимай десант. Нам уже пора.

– Иду, – отвечаю громко. – Собирай вещи, Макар. И укатывай к своей Ларе, с которой тебе было хорошо. Для детей придумаешь очередную командировку.

Я быстро спускаюсь, перепрыгивая через ступеньки. В прихожей уже хаос. Валяется разбросанная обувь, криво висят куртки.

Родители приветливо улыбаются, увидев меня. Покрасневшие, счастливые. А мне хочется броситься к папе на шею, разрыдаться как маленькая.

И пожаловаться на мальчика, который меня обидел.

Я этого, конечно же, не делаю. Рядом дети, а я не хочу устраивать при них скандал. Пугать раньше времени.

– Всё хорошо? – мама обхватывает моё лицо. – Выглядишь слишком бледной. Заболела?

– Нет, – я качаю головой. – Потом всё расскажу.

– Как скажешь. Мы поедем, а то там снег валит, не хочется в аварию попасть. Нам ещё надо к твоему брату заглянуть. Пока, мои сладкие.

– Пока, ба! Ну, ма!

Прощаются, а после морщатся, когда я целую их в холодные щёчки. Не могу удержаться. Мне нужно сейчас уловить хоть что-то.

Вернуть спокойствие. А рядом с детьми держать себя в руках получается лучше всего.

Пятилетняя Саша жмётся ко мне, требует, чтобы её взяли на руки. Она тяжёлая, но не зря же я спортом занимаюсь.

Прижимаю к себе малышку, стягиваю с неё шапку.

Вдыхаю, набираясь решительности, чтобы объяснить им ситуацию. Подготовить к тому, что-либо их отец съедет, либо я вдовой стану.

Но Настя меня опережает:

– А это кто?

Дочь Мака топчется на пороге, не решается зайти. Смотрит на всех испуганно, прижимая к себе щенка.

– Ооо, – тянет Саша, крутится в моих руках. – Пёсик. Мам, пусти.