Нажимала кнопку вызова персонала несколько раз, пока не прибежала медсестра. Я думала, придет та мегера.

— Передайте врачу, что я согласна на перевод.

Она кивнула, убежала. Следующие полчаса он пытался меня убедить, что нельзя. Что нужно подождать хотя бы день. Для чего? Что мне даст день? Он так и не ответил. Но я не могу медлить. В палату с торжествующим видом вошла сиделка, принялась собирать разную мелочь в виде расчески, гигиенических принадлежностей. Похоже, мои волосы приводили в порядок, пока я была в искусственном сне.

— Вы совершаете большую ошибку. — последнее, что мне говорит врач, перед тем, как меня на каталке погружают в машину скорой помощи.

С мигалками меня привозят в особняк Литовцева-старшего. Там встречает персонал в белых халатах. Зачем ему такая забота обо мне, я не понимаю.

Ни его, ни Кирилла я не увидела, хотя прошла почти неделя. Мегера отобрала у меня телефон. Ночью, пока я спала, она выкрала его как воровка. Я проснулась утром и не нашла своего гаджета. В ответ она лишь молча скалилась.

Её я тоже ненавижу, но завишу от неё полностью. Самочувствие моё лучше, но вставать и ходить не разрешают. От постоянных капельниц тянет спать.

По ночам я словно проживаю вторую жизнь, мне хочется на свежий воздух, хотя понимаю, что нельзя. Хотя если верить моим скудным знаниям по медицине, стерильностью тут не особо пахнет. Та же мегера делает всё без перчаток и халата, сюда приглашают горничную, мыть пол и протирать пыль, открывать окна на проветривание. Лишь врач, в халате и никогда не снимаемой маске, осматривает мои многочисленные шрамы. Мне он ничего не говорит, никогда не отвечает на вопросы. Все отчеты только мегере. Я уже сомневаюсь, что приняла верное решение, и я вообще смогу выбраться из этой комнаты.

По ночам я чувствую себя лучше, и прихожу к выводу, что мне что-то подмешивают в лекарство, чтобы я постоянно лежала со слабостью или спала. Поэтому я стала тайком сначала садиться и стоять около кровати, потом ходить держась за стенки. Днем я не ощущала никакого прилива сил. А ещё, при свете полной луны в окно я рассмотрела свои швы под грудью, сняв прямоугольную повязку. Разве не должно мне быть хуже от такой сложной операции? Шов проходил горизонтально. А я не врач, я понятия не имею, как выглядит всё после пересадки. На живот и бедро старалась не смотреть. Изуродованные шрамы не позволят мне ходить в раздельном купальнике или в короткой юбке.

Вспоминаю про пластического хирурга. Зачем мне заранее оплатили пластическую операцию? И зачем её вообще осуждать настолько заранее?

Столько вопросов. И совершенно нет ответов.

На четырнадцатый день моего пребывания у моего бывшего свекра я увидела в окно Беллу. Мельком. Приоткрыла раму подышать свежим воздухом и услышала, как кто-то идет по дорожке. Что она делала в особняке мэра ночью, когда я вроде отчетливо слышала, что помолвка у них с его сыном. С Кириллом. Как бы больно это не звучало.

— Успокойся. — вполголоса шикнул на неё мой бывший свёкр, я, затаившись, прислушалась. Девушка вроде всхлипывала. Плакала? Она исчезла из виду, но судя по звукам, оба находились где-то рядом.

Она ничего не говорила, а потом, мне кажется даже занавески в этой комнате заалели. Хриплый сип, её мычание, какая-то возня, я сначала думала, что ей плохо, а потом, она снова всхлипнула, а он заворчал.

— Так-то лучше, ты только на это и годна, актриса с тебя неважная. Вставай с колен, долго так сидеть собираешься? На вот, лицо вытри.

— Ты мне обещал, что сам женишься на мне, а теперь подсовываешь мне сына!