– Гриб! – позвал он сержанта и не получил ответа. – Гриб!

Тишину нарушали только приглушенные стоны раненых.

– Кто видел сержанта Белого? – задал Игорь вопрос в никуда.

– На той стороне кишлака был, где «духи» прорвались… – тихо ответил кто-то.

Не дожидаясь продолжения, Медведь валкой трусцой припустил к тому злополучному месту. Здесь царили хаос, бедлам, Содом и Гоморра. То тут, то там встречались безобразные трупы моджахедов с разбитыми головами или разодранными в кровавые клочья халатами – накал страстей у десантников дошел до такого градуса, что со своими врагами они уже не церемонились, стреляя в упор или попросту разбивая головы, словно гнилые арбузы, тем, что попадало под руку.

Но и разведчикам досталось. Были раненые. И были погибшие. Четверо салажат и двое «стариков»…

А под самой стеной дувала отыскался и сержант Белый.

Он лежал на мертвом афганце спиной кверху. И то, что тут произошло, было понятно без особых объяснений: Гриб схлестнулся с матерым «духом», вооруженным «ПКМ». Тот, скорее всего, спрыгнул со стены и попытался поучаствовать в бою с этим мощным аргументом, но здесь, к счастью, оказался Гриб. Миша, за отсутствием времени, попросту схватил пулемет за ствол и задрал его вверх, но не слишком проворно, получив от «духа» две пули в левое плечо. Это была последняя пулеметная очередь в жизни моджахеда – сержант его просто удавил, схватив здоровой «клешней» за горло.

А ствол «ПК» он так и не выпустил…

– Ты что ж наделал-то, дурень? – Медведь бросился бережно, словно ребенка, переворачивать своего сержанта. – Ты на кой хрен на пулемет полез?

– Я на него не лез, командир… – Миша с трудом ворочал языком. – Я те че, Матросов? Это он на меня полез… А я не успевал…

– Дуралей! А если бы совсем не успел? – Медведь очень осторожно отрезал рукав куртки, явив на свет жуткие раны.

Что и говорить, пулеметная очередь с расстояния в полметра – это страшно… Одна из пуль прошла через мышцы плеча навылет, вырвав большой кусок плоти. Со второй же пулей было куда хуже… Видимо, ствол пулемета находился под таким углом, что пуля, ударив в сустав, срикошетила, и только после этого, скользнув по лопатке Гриба, выбралась наконец наружу рядом с позвоночником, пробурив дыру размером с грецкий орех. Тяжелое ранение…

Ни один из жизненно важных органов задет не был, и слава богу! Только… После таких ранений умирали от болевого шока.

– Держись, сержант… – Медведь бинтовал безрассудного Гриба как умел, наворачивая горы бинтов. – Держись, браток! Там ерунда! Так, задело чуть-чуть по касательной, и все…

– А болит что-то сильно… – прошептал Миша. – Мочи нет терпеть…

Из его глаз, из самых уголков, выкатились две непроизвольные слезы.

«Как же ты терпишь-то до сих пор, сержант?! – думал Медведь с болью в сердце. – С тебя куски мяса пошматовали, дыра в спине как скворечник, а ты держишься и даже не стонешь… Держись, родной, держись!»

– Держись, спецназ…

– За что держаться, командир?

– За жизнь держаться! Мы с тобой в твоей Полтаве еще зададим девкам перца!

– Если перец не отсохнет… – У него еще оставались силы шутить!

– Отставить эти настроения, Гриб! – Игорь сидел на земле и, слегка покачиваясь, словно баюкая ребенка, качал на своих руках это большое, израненное тело. – Ты нам нужен, Мишка… Мне, вот этим пацанам… Нам всем! И не «грузом 200», а живым и сильным сержантом! Тебе еще их выводить к «вертушкам». Так что я тебе сейчас еще один промедол вколю, и вставай, давай, родной ты мой!.. Это приказ!

– А ты?

– А я, Гриб, потяну этих чурок за собой, пока совсем не рассвело. – Игорь обернулся к находившемуся неподалеку младшему сержанту Цыбульскому, последнему из «дембелей» взвода. – Цыбуля, пойдешь со мной?