Это был приказ комдива – «представить к высшему званию», именно за того информированного офицера-«языка», взятого в поиске, про который я вам уже рассказал, и тут Максимов не стал перечить генералу и поставил свою подпись. Но этот наградной лист «зарезали» в штабе 3-й УА. Когда моим разведчикам вручили по Красной Звезде, а меня обошли стороной, то я этому не придал значения. О наградах на фронте я вообще не думал, был уверен, что меня рано или поздно немцы прикончат, а зачем на том свете ордена? И трофеи по этой же причине не собирал, думал – зачем они покойнику?

И тут слушок в полку, мол, Шиндера к Герою представили, штабные проболтались.

Я думал, что это полная ерунда. Но вызвали меня в штаб полка. Сидят в комнате начштаба Шутов и замполит полка подполковник Желтов и говорят мне: «Слушай, лейтенант, мы на тебя наградной лист на Героя послали, но в штабе армии, видно, решили, что фамилией ты не подходишь. Резолюция сверху пришла – наградить орденом Красной Звезды». Вручили мне этот орден, вышел я в соседнюю комнату, и тут только до меня дошло, о чем сейчас сказал Желтов, что он имел в виду. Я психанул и швырнул со всей силы орден на каменный пол, но мне приказали его поднять и сказали, что за такой жест в штрафную попасть как дважды два. Этот орден я никогда не носил на гимнастерке, и еще лет тридцать после войны он валялся в коробочке, а когда его впервые надел на пиджак, то люди стали спрашивать – что у тебя лучи на «звездочке» отбиты?..

А другие ордена за что получили?

Еще один орден Красной Звезды мне вручили за бои в окружении. В Польше дивизия вырвалась на 18 километров впереди других частей корпуса и оказалась в окружении. Мы 13 дней держали круговую оборону, а потом пошли на прорыв.

Орден Отечественной войны получил за бои в начале сорок пятого года.

А за Берлин ничего не дали, да и черт с ним.

Как отмечали наградами бойцов разведвзвода?

Не скупились, разведчиков награждали чаще, чем обычных стрелков. И было за что. С орденом Красного Знамени у нас во взводе бойцов не было, но орденоносцами были большинство, а старшина Шевакулев, например, заслужил в боях два ордена Славы. Как-то наградили сразу весь личный состав взвода, за исключением его командира.

В Белоруссии немцы ворвались на позиции двух рот одного из наших батальонов, всех бойцов перебили и закрепились в траншеях. Наш взвод кинули в «пожарном порядке» исправлять положение, в сумерках завязался бой, мы всех вырезали и отбили позицию.

Пополнение во взвод сами набирали, или – «кого пришлют, с тем и воюем»?

Сам набирал. Вообще-то этим должен был ПНШ-2 заниматься наряду со мной, но Дмитриеву было не до этого. Офицер разведки первый в полку отбирал к себе людей из пополнения. Но добровольцев в разведку было немного, если честно говорить, все знали, что у нас ноги быстро протянешь, а к концу войны большинство «комсомольцев-патриотов» были давно убиты, кто под Курском, кто под Сталинградом, а присылали в стрелковые полки все, что наскребали в тылах «с бору по сосенке», да и то эту сосенку уже ободрали в штабе дивизии всякие тыловые службы, и артиллеристы себе в артполк народ отобрали, и саперы, и дивизионная разведрота, и связисты, а к нам, в пехоту, отправляли, – что осталось чем богаты, как говорится…

На Висле у нас полностью погиб один батальон, а два других понесли большие потери. Так прислали к нам из «запаски» сразу 800 человек на пополнение, почти все «западники» с бывших временно оккупированных территорий. Построили новичков «покоем», я вышел на центр: «Добровольцы в разведку! Кто хочет?» Вышло всего трое человек. Больше ни «романтиков», ни «любителей риска» не нашлось в этом пополнении. Обычно к нам сами добровольно только бывшие штрафники из уголовников и партизаны шли, но иногда приходили «разные» люди, помню даже разведчика, бывшего учителя математики. На Одере нас тоже массово пополнили, привезли человек шестьсот новеньких. И опять только несколько человек вышло на призыв в разведку.