Пока же РП мирно осматривает «кабинет диковинок» некоего базельского жителя по имени Феш. Там нет и намека ни на национализм, которого еще в помине нет в Европе, ни даже на «нацию», за которую заставляют пить мирных прелатов в 12 часах езды от Базеля, в Страсбурге. Здесь только артефакты, на которые, впрочем, РП, утомленный подробным изучением и описанием находящихся в Базеле работ Гольбейна, уже не обращает особого внимания. Он смотрит в окно «кабинета» на «величественный Реин ‹…› взором своим следуя за его течением между двумя великими государствами». Здесь, конечно, опять возникает исторический зазор между временем РП и временем Карамзина и публикации «Писем». Уже через два года Рейн хоть и останется, конечно, «величественным», однако мирным он уж точно не будет, а через три на его берегах будут вестись масштабные военные действия. В конце лета 1791 года недалеко от Дрездена, посещенного и описанного РП, в замке Пильниц, австрийским императором Леопольдом II и прусским королем Фридрихом-Вильгельмом II была подписана так называемая Пильницкая декларация, которая выражала поддержку французскому королю Людовику XVI в «совершенно свободном укреплении основ монархического правления» и на всякий случай упоминала о возможности применения австрийской и прусской армий, если таковому укреплению внутри Франции кто-то будет мешать. Мешали, конечно, революционеры и революция вообще, вместе с большинством французского народа. Не обошлось в Пильнице и без нашего старого знакомого графа д’Артуа, который предлагал самый крайний вариант декларации, от которого монархи благоразумно отказались. С Пильницкой декларации ведет свое происхождение Первая антифранцузская коалиция, начавшаяся с вторжения союзных войск во Францию в 1792 году и завершившаяся всепобеждающим маршем армии молодого генерала Бонапарта по Италии. Агрессия европейских монархов породила знаменитый лозунг в революционной Франции «Отечество в опасности!», ускорила ход революции в сторону более радикальных потрясений и масштабного кровопролития, и, конечно же, именно ее подписание стоило жизни Людовику XVI, Марии Антуанетте, их сыну и многим другим.

Пока же ничего этого в помине нет, РП любуется мирным течением Рейна, разделяющего два великих государства[8], находясь на территории третьего, которое он, несомненно, считал еще более великим: «Итак, я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и благополучия! Кажется, что здешний воздух имеет в себе нечто оживляющее: дыхание мое стало легче и свободнее, стан мой распрямился, голова моя сама собою подымается вверх, и я с гордостью помышляю о своем человечестве». Швейцария равняется «свободе», а «свобода» равняется «человечеству». Здесь стоит пояснить две вещи. Прежде всего, «свобода» в данном случае, – не «свобода» Французской революции, не часть триединой формулы «свобода, равенство, братство». Это свобода более старая, чуть ли не изначально присущая человеку в его «человечестве», то есть в его принадлежности к роду человеческому. И эта свобода выросла в Швейцарии, среди ее гор, самых прекрасных пейзажей в мире, что только доказывает единство Природы и Природы Человека. Вот почему Швейцария, конфедерация самоуправляющихся кантонов, существовавшая к тому времени уже несколько веков, – самая согласная Природе и самая свободная. Более того, именно здесь родился и какое-то время жил тот, кто изложил и объяснил основы подобного мировоззрения, – Жан-Жак Руссо. Оттого здесь даже «здешний воздух имеет в себе нечто оживляющее». И конечно же, там, где подобная «свобода», там и «благополучие».