Я очень быстро усвоила: к нему лучше не приближаться. Обходить по самой длинной дуге, желательно со спины и в темноте, чтобы случаем не попасть под прицел и не быть осмеянной, как другие неосторожные.

Что самое странное: таких, как я, державших дистанцию, на курсе больше почти не было. Девчонки и парни словно магнитом тянулись к Максу, толпились вокруг него, заглядывали в рот. Безумно радовались, когда его внимание падало на кого-то другого, а не на них, дружно и заливисто хохотали над очередным его злым приколом. Девочки смеялись друг над другом особенно счастливо и безудержно.

Раболепная стайка влюбленных кукол, в которую мне было бы стыдно и страшно попасть. Порой становилось завидно: фанаткам Севера не мешал интеллект и природная скромность, а что-то другое, неведомое, позволяло им вести себя такой вот непосредственной злобной стаей, готовой с рук есть у своего вожака.

Но при этом всем я тоже не отводила от него взгляда, как только могла смотреть безнаказанно. Он был слишком интересным, чтобы остаться без внимания.

Никогда не склонял внешность, зато с удовольствием стебался над глупостью. Не обращал внимания на стоимость шмоток, но вот длину юбки, из-под которой торчали трусы, обязательно замечал. И декольте навыворот, и выставленный напоказ пупок - все это из средства обольщения превращалось им в несусветную гадость. Соперницы осмеянной красотки визжали от восторга, а на следующий день точно так же наряжались.

Парням доставалось реже, но гораздо серьезнее. Так, что любого другого давно бы уже встретили в переулке и хорошенько воспитали. Но я ни разу не слышала, что с Максом случилось что-то подобное.

Зато его любили преподаватели. Он был умен,  и этого не скрывал. Умница, талант, гений, надежда курса и всего ВУЗа - и это самые скромные из эпитетов, которые он успел насобирать только за первый семестр. Для меня оставалось загадкой: что же он здесь забыл у нас, если такой талантливый и умный, но спросить об этом, конечно же, я никогда не решилась бы.

А иногда я просто завидовала ему: его умению говорить прямо все, что думает. Плевать на то, что кто-то обижается, у кого-то портится самооценка, страдает самомнение… Он вызывал восхищение своей прямотой  и отвращение - своим равнодушием.

Но зато не оставлял равнодушным никого, даже меня.

3. Глава 2

«Я. Спасла. Жизнь. Человеку.  Я спасла человеку жизнь. Спасла человека же!» -   Эта фраза крутилась в голове нон-стопом, на разные лады и вариации. Помогала не уйти в состояние, близкое к анабиозу.

Ну, не зря же полезла, хоть и было до одури страшно. До сих пор не пойму, где взяла силы что-то говорить и делать. А ведь до сих пор нервно вздрагивала и оглядывалась каждый раз, если слышала где-то звук удара. До сих пор втягивала в плечи голову и готовилась падать или бежать. Воздух застревал где-то в горле, как тогда, хотя теперь-то ему ничего и не должно было мешать.

Меня тогда ударили под колени сзади… Ничего не успела понять, как получила удар по ребрам. Очень хотелось сделать вдох, но не получалось от боли. Чудом получилось закрыть голову и лицо и сжаться в комок, спрятаться… А потом ждать, когда же все это закончится.

Даже страха не было в тот момент. Почему-то вспомнила, что родителям уже два дня не звонила. И если все сейчас вот так завершится - им будет совсем тяжело. И подруге, которая уговорила зайти к ней в гости, сократив дорогу по этому пустырю…

Потом накатила паника. Казалось, что все это длится бесконечность. Удары, какие-то злые возгласы, снова удары… Все эти умные советы про то, что нужно кричать про пожар, а не звать на помощь - глупость и ерунда. Кричать в такие моменты невозможно. Все силы уходят на то, чтобы остаться в сознании и не умереть от страха. Чтобы прикрыть самые больные места и не подставить под удар другие. А потом ты уже готов умирать и никакой помощи просить не станешь. Мечтаешь только, чтобы все это поскорее прекратилось. Потому что боль становится всепоглощающей, бесконечной, превращает тебя из человека в скулящее жалкое животное.