А магия между тем все росла. Теперь я ее чувствовала, струившуюся по жилам и такую горячую, что я никогда не мерзла. Даже в сильную стужу могла ходить без куртки. Правда, старалась этого не делать, чтобы никто не заподозрил неладное.

Беда случилась, когда мне было шестнадцать. В тот единственный раз я дала слабину, и магия из меня все же вырвалась.

Было начало июня. К нам в деревню приехал паренек из города. Худой и длинный, как жердь, в круглых очках и мешковатой одежде. Его звали Патрик. Он навещал дальних родственников и собирался прожить в деревне всё лето. Я часто видела его с мольбертом и красками.

Патрик неплохо рисовал и готовился поступать в художественную школу. Вставал он ни свет ни заря и шел к реке. Рисовал бесконечные восходы и закаты, пытаясь поймать «нужное настроение». Мы виделись, когда я набирала воды или занималась стиркой. Поначалу мне не хотелось с ним разговаривать, но он был так приветлив и прост в общении, что постепенно я к нему прониклась.

Патрик рассказывал мне о живописи и показывал, как рисовать, как правильно подбирать кисточки, смешивать краски до нужной густоты и как видеть в природе то, что незаметно обычному глазу – мгновение истинной красоты. Его-то он и пытался изобразить, переводя холсты снова и снова.

В то злополучное утро Патрику это наконец удалось. Он разбудил меня стуком в окно и принялся показывать картину прямо сквозь мутное стекло. Пока я одевалась и приводила себя в порядок, двор бабушкиного дома наводнила кучка деревенских. Они начали дразнить Патрика, отобрали картину и принялись швырять ее друг другу. Бедный парень пытался ее отнять, но у него никак не получалось. В итоге он запутался в собственных шнурках и упал.

– Что вы делаете? – закричала я с крыльца. – Верните картину!

Но их это только подстегнуло. Мальчишки заулюлюкали, и один из них швырнул шедевр Патрика прямо в грязную лужу. Этого мой друг пережить не смог. Он вскочил и кинулся в атаку, размахивая худыми руками. Ему тут же врезали по носу, разбив очки. Брызнула кровь.

И во мне разразилась буря. Магия, которую я так долго и так старательно сдерживала, вырвалась во все стороны. Сиреневое пламя охватило крыльцо, на котором я стояла, растущие рядом деревья и кусты, забор чуть поодаль, корыта для корма и, самое страшное, – самих деревенских ребят. На них загорелась одежда и шапки. Одни падали и катались по земле, другие спешно стягивали куртки и бросались в рассыпную. Лишь один, самый умный, не растерялся и, зайдя ко мне за спину, ударил меня чем-то по голове.

Я очнулась, лежа на деревянном полу, замотанная в одеяло и перевязанная веревкой, напоминая своим видом гусеницу. Вокруг было незнакомое помещение, похожее на амбар. Меня окружали ящики и бочки. Я бы хотела закричать, но во рту была тряпка, и получалось только мычать.

Я попыталась призвать на помощь магию, но видимо моя вспышка была настолько сильной, что сейчас не оставалось сил. Я беспомощно провалялась в амбаре до приезда жандармов из Седьмого. Только тогда с ними не было экзорциста…

– Мадмуазель Линн, – вернул меня в реальность сухой голос мужчины в шляпе. – Не советую сопротивляться. По новым правилам мы не обязаны брать нелегальных магов живыми.

Я снова посмотрела на листок, который он держал руке. Самым печальным во всем этом было то, что мой потрет, такой точный и даже красивый, нарисовал Патрик. Моя магия напугала его так сильно, что он встал на сторону обидчиков.

– Как вас зовут? – спросила я экзорциста, чтобы потянуть время.

Мужчина чуть удивленно поднял острые брови и после паузы ответил: