Иногда, проснувшись пораньше, мы вместе отправлялись в Центральный Парк, иногда шли в Мому или Метрополитен, а иногда в Сохо по магазинам. Нам казалось, что темные времена закончены, мы стали спокойны, мало разговаривали, читали книги, слушали музыку, смотрели фильмы Пазолини, Висконти, Феллини, Бертолуччи, старые фильмы про Нью-Йорк, молча сидели в креслах, пили домашний латте, смотрели в окно на заснеженный парк и наслаждались свободой.

И, конечно, мы опять начали звонить Рэбаю. Но иногда он пропадал на несколько дней, или на неделю, или на две, не брал трубку, а потом появлялся опять и кричал:

– Positive!!! Positive!!! I'll be in two minutes. I'm five blocks away from you!!! – и приезжал через пять часов.

Однажды он взял у нас деньги вечером, пообещал привезти траву через час и пропал; появился только через сутки, и травы у него по-прежнему не было, тогда он отправился вместе с моим другом в одну темную кальянную на 4-ой улице между 1-ой и 2-ой авеню, там он взял травы в долг у женщины неопределенного возраста по имени Лори (которая, конечно, не хотела ему ничего давать, но ей пришлось). Затем он долго сидел там, ел, пил и накуривался, вместе с хозяином – молодым египтянином, который, судя по его виду, страшно боялся Рэбая и ни в чем не мог ему отказать. Мой друг провел в Куфу вместе с Рэбаем несколько часов, а затем, под предлогом того, что я жду его дома, ушел, но Лори успела всунуть ему бумажку с ее номером телефона и предложила покупать траву через нее. И прибавила:

– But don’t tell Rabbi.

Так в нашей жизни появилась Лори, прожженная наркотиками насквозь женщина, страшно худая и иссохшая, невысокого роста, сутулая, с острым носом, маленькими, уже бесцветными глазками и длинными волнистыми тонкими коричневыми волосами, с руками, сплошь покрытыми татуировками, одетая чаще всего в длинные платья или разноцветные лосины и топики, злая сплетница, несчастная, одинокая и умирающая. Она любила рассказывать всем о своих болезнях, настаивая на скорой смерти то от одного, то от другого смертельного заболевания, но на самом деле убивал ее героин, точнее, уже оксикоттен, который она жрала пачками. Жизнь ее сводилась к каждодневной работе в Куфу, где она и ночевала, так как больше идти ей было не куда. Неудивительно, что Лори ненавидела весь мир.

И она страшно ненавидела Рэбая, поэтому скоро мы узнали о нем много нового.

– Рэбай-то, похоже, на героине… – сказал мой друг, когда пришел домой после встречи с Лори.

– Не может быть! – сказала я и точно поняла, что так и есть. Теперь нам стало понятно, куда он все время пропадал.

Однажды (уже в марте) мой друг в очередной раз пошел в Куфу и неожиданно встретил там Рэбая, но тот не узнал его, а потом, когда мой друг спускался из зала вниз на кухню, Рэбай вдруг как будто страшно испугался его шагов и спрятался под лестницу, закрыв голову руками.

Лори рассказала о Рэбае много неприятного. По ее мнению, не было на свете никогда более злого, жадного, жестокого человека. Она тесно общалась с его женой, Суджен, которая покупала у нее траву для себя (в обход Рэбая). Сам Рэбай говорил моему другу, что семь лет назад женился на своей корейской массажистке, потому что она забеременела, и с тех пор живет с ней на другом берегу Хадсон Ривер, в Нью-Джерси, в тихом богатом районе, откуда открывается чудесный вид на сверкающий Манхэттен. С тех пор он вел двойную жизнь: днем сидел с детьми (трое мальчиков родились один за другим с интервалом в год), а его жена работала в крупной компании на Манхэттене (уже не массажисткой, но фотографом), ночью же он ехал в Ист-Виллидж, туда, где он прожил много лет, и там продавал, покупал и употреблял наркотики. Раньше он продавал их по-крупному, но теперь совсем скатился на дно, стал ненадежным, и его многочисленные нью-йоркские знакомые большей частью от него отвернулись.